"Георгий Прокофьевич Чиж. К неведомым берегам " - читать интересную книгу автора

- Никогда! - отмахнулась от него плачущая Наталья Алексеевна. Она
вспомнила, как Бритюков валялся в ногах и вымаливал прощение у Григория
Ивановича... - Нет, ни за что!
- Попросит прощения небось успешнее еще раз, когда брата выходит...
Тогда, быть может, и без просьбы обойдется, - насмешливо возражал Василий.
- Нет, оставь, - повторяла Наталья Алексеевна. - Видеть его не могу.
Проходил томительный день, другой - положение больного все то же.
Василий решил сделать по-своему и, не спрашиваясь, пошел к Бритюковым.
- Здравствуй, Василий Иванович, - холодно ответил подлекарь на
приветствие, стараясь держать себя с подчеркнутым достоинством. Он хорошо
осведомлен о том, что случилось в доме врага, и, решив набивать себе цену,
спросил: - Давно приехал, Григорий Иванович?
- Третьего дни, - отвечал Василий. - Да вот какая оказия вышла...
- Захворал, что ли, кто у вас?
- Да он, брат Григорий... Не знаем что - второй день без памяти.
- Оправится, - небрежно процедил Бритюков, - Оправится, крепок.
- Подь ужо, Бритюков, сам посмотри. Помоги, ежели понадобится.
Подлекарь ответил не сразу и как бы в раздумье:
- Много горя хлебнул я из-за него... Чуть не сгноил в кутузке...
Разорил... Посмотри, как живу. Подымусь ли когда?
- Не на него пеняй, на Биллингса. Зачем ему поддался, - сказал Василий.
Но Бритюков, не слушая его, продолжал жаловаться:
- Просил простить - выгнал... А теперь, слышь, нужен стал: помоги...
Он исподлобья взглянул на Василия.
- Выздоровеет, уже отыграешься тогда, поди... и делишки поправишь, -
обнадеживающе сказал Василий и замолчал.
- А сама как? - спросил Бритюков.
- Без нее не звал бы... Пойдем-ка! - Василий решительно направился к
выходу. За ним, как был, без шапки, поплелся и Бритюков.
На его поклон и "здравствуйте" Наталья Алексеевна молча чуть кивнула
головой и, не глядя, ушла.
"Однако язва баба, - подумал про себя подлекарь. - А, черт с тобой!" -
махнул он рукой и прошел в комнаты за Василием.
У постели Григория Ивановича сидела четвертая его дочь, Шура, и
заботливо обмахивала полотенцем лицо больного.
- Штору поднять, - резко потребовал Бритюков, подходя к постели.
Внимательно и долго он всматривался в ненавистное ему лицо больного,
потом приложил руку к горячему лбу Шелихова, поднял пальцем плотно сомкнутые
веки, откинул одеяло, затем загнул к подбородку сорочку и стал выслушивать
клокотавшую грудь. Потом попросил Василия приподнять больного, усадить его и
стал выслушивать, постукивая по спине костяшкой согнутого указательного
пальца. Наступило долгое томительное молчание. Слышалось только тиканье
маятника подвешенных где-то недалеко часов.
- Картина ясная, - изрек, наконец, Бритюков. - Особое воспаление
легких, полагаю, крупозное воспаление, наиболее опасное.
И стал приказывать непререкаемым тоном врача:
- Закутать всю грудь и спину отжатой, влажной простыней, в несколько
раз сложенной. На нее положить аккуратно большой лист плотной бумаги,
непременно (он подчеркнул это слово несколько раз) сплошным листом, а на
него - теплое шерстяное одеяло... И во все это закутать больного... - он