"Эмиль Чоран. Признания и проклятия " - читать интересную книгу автора

негодность, выбрасывается - как банальная очевидность - в канализацию.

По мнению Луи де Бройля, "блистать остроумием" сродни тому, чтобы
совершать научные открытия, ибо под остроумием здесь подразумевается
способность "внезапно проводить неожиданные сопоставления".
Если бы это было так, немцы не могли бы совершать открытия в науке. Еще
Свифт удивлялся, что за народом тугодумов числится такое огромное количество
изобретений. Но изобретательство предполагает наличие не столько быстроты
ума, сколько настойчивости, способности углубляться, упрямо докапываться...
Искра возникает из упорства.
Для того, кто движим манией углубления, не существует ничего скучного.
Неуязвимый для скуки, он будет бесконечно распространяться о чем угодно, не
щадя - если он писатель - своих читателей и даже не удостаивая их - если он
философ - своим вниманием.

Я рассказываю одному американскому психоаналитику о том, как в поместье
моей приятельницы я, закоренелый любитель рубить сучья, с остервенением
набросился на сухие ветки какой-то секвойи, упал и чуть не сломал себе шею.
"Вы набросились на это дерево с таким остервенением не затем, чтобы обрубить
сучья, а чтобы наказать его за то, что оно живет дольше вас. Вы ненавидели
его за то, что оно вас переживет, и тайно желали отомстить ему, обламывая
его ветви".
...Такое способно навсегда отвратить вас от любого углубленного
анализа.

Еще один янки, на сей раз профессор, пожаловался, что не знает, какую
выбрать тему для предстоящего курса лекций.
- Почему бы не рассказать о хаосе и его чарующей притягательности?
- Мне это незнакомо. Я никогда не испытывал очарования подобного
рода, - ответил он мне.
Легче найти понимание у чудовища, чем у антипода чудовища.

Я читал "Пьяный корабль" человеку, который раньше этой поэмы не знал,
да и вообще был чужд поэзии.
"Допотопная штука", - заметил он сразу после прочтения. Что ж, это тоже
мнение.

П. Ч. Это был настоящий гений. Буйство устного слова, происходящее от
ужаса или невозможности писать. Тысячи острот, рассеявшихся по Балканам,
утраченных навсегда. Как передать блеск его остроумия и его безумие? "В тебе
смесь Дон Кихота и Бога", - сказал я ему однажды. В тот момент он был
польщен, но на следующий день пришел ко мне рано утром и заявил: "Про Дон
Кихота мне не понравилось".

С десяти до четырнадцати лет я жил в одном семейном пансионе. Каждое
утро по дороге в лицей, проходя мимо книжного магазина, я непременно бросал
взгляд на книги, которые даже в этом провинциальном румынском городке
менялись довольно часто. Но об одной из них в углу витрины, казалось, забыли
на многие месяцы: Bestia Humana ("Человек-зверь" Эмиля Золя). Это название -
единственное оставшееся от тех четырех лет воспоминание, преследующее меня.