"Елена Чудинова. Отец: попытка портрета" - читать интересную книгу автора

Да, охотник и рыболов, но это лишь внешний облик души. Вот еще одна
выделенная цитата.

"На лбу самого сурового утеса вьются нежные кудри. В Природе нет ничего
мертвого. Кучи лиственного орнамента лежат вдоль насыпи, как шлак на домны,
показывая, что там, внутри, печь задута и работает во-всю. Земля - не
осколок мертвой истории, не пласты, слежавшиеся как листы в книге,
интересные лишь для геологов и антиквариев; это живая поэзия, листы дерева,
за которыми следуют цветы и плоды: это не ископаемое, а живое существо;
главная жизнь его сосредоточена в глубине, а животный и растительный мир
лишь паразитируют на ее поверхности".

Можно процитировать всего "Уолдена", чтобы лучше понять моего отца, но,
пожалуй, это одно из самых важных мест.

По Торо отец был "рожденным в ночи". Душу его заливала иногда черная
меланхолия - спокойная, но довольно жуткая. В семье было принято считать это
следом страшного детства. Что говорить, детство было страшным. Но все же мне
начинает казаться сейчас, что отцовская меланхолия была скорее платой homo
silvestris за оборотничество - городскую половину жизни.

А в городе отец был человеком весьма светским. Помню, был канун моего
двенадцатилетия, начало сентября. Как правило отца на моих днях рождения не
бывало. Даже самый первый он пропустил - слал с Великой Стены по счастью
запоздавшую телеграмму, чтоб назвали Татьяной... Вот и на сей раз он по
обыкновению намеревался удалиться в леса. Мы вышли с ним прогуляться, или по
какому-то незначительному делу, не помню, только пришли, к моему изумлению,
в кафе. Отец галантно принял мою вельветовую курточку, провел за столик,
заказал шампанское. Так мы и отметили вдвоем мои двенадцать. Маму бы
шампанское привело в справедливый ужас, но впечатление ребенку врезалось
навсегда.

Я всегда одновременно завидовала другим детям и снисходительно жалела
их. У одноклассников отцы были как-то доступней, сердечнее, по домашнему
проще. С ними не надо было взвешивать каждое слово, что я инстинктивно
делала лет с восьми, ошибка не грозила ссорою месяца на три. С ними вообще
можно было откровенно делиться ребяческими переживаниями, а с моим - нет. Не
знаю почему, но нет. И вместе с тем я куда раньше, чем смогла это
сформулировать, знала, что мой отец совсем другое, чем добрые обыкновенные
"папы" сверстников. Он значительнее, он выше.

Отец даже внешне был совсем другое. В пятьдесят лет собственные
сверстники еще шпыняли его в общественном транспорте: чего расселись,
молодой человек, уступили бы место пожилому!

Никогда не позволял он себе ходить по городу в "спортивных" куртках, в
вязаных шапочках. Всегда галстуки (К булавкам и прочим запонкам отец был
весьма неравнодушен!), серые костюмы, шляпы, элегантные плащи и пальто.

С незначительными отступлениями, отец оставался таким до семидесяти