"Ванцетти Иванович Чукреев. Орудия в чехлах " - читать интересную книгу автора

Но страшнее этих металлических тонн были глаза, лица, плечи тех, кто
повернулся сейчас вместе с орудиями, дальномерами, локаторами, биноклями
грудью к врагу.
"Уж коли на то пошло, - перчатка адмирала напряглась, готовая лопнуть
на сжатой в кулак руке, - ну что ж, получайте!"
Старшина Быков, рванув рычаг, перевел его на "товьсь".
Лампочка будет гореть! Пусть трясет, пусть рвутся снаряды, пусть,
сотрясая башню, откатываются назад стволы орудий. Пусть все кругом будет
гореть - лампочка не потухнет! Впившись глазами в красную стрелку, Андрей
держал ее под белым штришком неподвижного индекса.
Нагибаясь от рвущего ветра, зажав в руке бумажный листок, по кораблю
бежал матрос. Добежав до трапа, ведущего на ростры, он перехватил бумажный
лист в зубы, двумя сильными взмахами рук поднялся на трап. Дальше!
Адмирал поднял бинокль. Теперь он молчал. Теперь он ждал. Сначала
ревун. Потом грохот залпа. Потом будут видны всплески и... дым. Потом будут
гореть и идти ко дну корабли. Чьи корабли? На них и сейчас не было флагов.
На дно можно без флагов. Треск и писк приглушенной радиостанции на мостике
говорил, что где-то началась паника, что где-то в суматохе переговариваются,
что где-то перестраивается, поворачивается и направляется. Направляется,
может быть, сюда.
Пусть! "Уж коли на то пошло!" Адмирал знал, что сейчас там, за кормою,
выходят из бухт торпедные катера. Встав в боевые колонны, идут на позиции.
Выходят из баз бесшумные и незаметные, как рыбы, подводные лодки. Слетают
маскировочные сети. Стволы тяжелых береговых батарей наводят свои жерла на
пристрелянные квадраты моря. Ревут моторы тяжелых морских бомбардировщиков,
и истребители выруливают на старт. Флот принял оперативную готовность номер
один.
Ревун. Сейчас рявкнет ревун. И вздрогнут все башни. Тяжелый, оглушающий
грохот тряхнет корабельное туловище, и пламя, пламя стволов пахнет в ту
сторону...
Задохнувшись, чуть не сбив с ног сигнальщика, безмолвно обозревающего
пустынные пространства моря и воздуха с левого борта, не став в положение,
какое надлежало принять, обращаясь к начальнику, а еще делая последние шаги,
шифровальщик выкинул вперед руку с зажатым в ней бумажным листком. И в
напряженной тишине мостика прозвучал его голос, голос последнего выдоха,
голос тихий, но заставивший всех повернуться к нему:
- Москва!
Подхватив левой рукой бумажный листок, правую адмирал вскинул над
головой. Командир эсминца негромко, но торопливо сказал что-то в телефонную
трубку, соединявшую его с офицером, управлявшим огнем.
По углу возвышения орудий, по мощи заряда комендоры чувствовали, что
огонь будет вестись на предельной дистанции. Смысл этого был прост:
расстрелять вражеские корабли, когда они даже не могут ответить огнем своих
пусть скорострельных, но слабых, презрительно окрещенных матросами
"трещотками" пушек.
Ромбики дальномеров лежали на головном фрегате. Тонкие штрихи
перекрестий торпедно-артиллерийского прицела словно прилипли к чужой стали.
И тяжелые стволы главного калибра шли неотступно, шли своими жерлами за
вражеским кораблем.
Медленно вращая штурвал паводки, Андрей впился в красную стрелку, и