"Елена Кабанова, Инесса Ципоркина. Стерва получает все. Почему хотеть не вредно" - читать интересную книгу автора

все с прибавлением своего московского отпечатка. Пунцовый берет при зеленом
платье, желтая шаль на розовом наряде - это в Москве как-то принято".
"Посмотрите", - вторит Загоскин, - "на ее головной убор - какая пестрота,
какое смешение ярких цветов, не имеющих между собою никакой гармонии, какое
странное сближение старого с новым. Над жемчужной поднизью старинной русской
боярыни приколоты цветы из русского магазина, посреди тяжелых ожерелий и
монист блестит новомодная севинье; на одной руке парижский браслет, на
другой - запястье, осыпанное драгоценными камнями - ну, точно меняльная
лавка! И несмотря на эту пестроту и безвкусие, у всех язык не повернется
сказать, что этот наряд дурен; может быть, он вам даже и понравится".
Древняя столица славилась именно своими чудаками. Известный богач
Дормидонтов выехал однажды в немыслимом экипаже - "все наперекор симметрии и
здравому смыслу: на запятках трехаршинный гайдук и карлица, на козлах
кучером мальчишка лет десяти и старик с седой бородой, левая коренная с
верблюда, правая - с мышь". Иные оригиналы и вовсе ездили зимой на колесах,
а летом в возке с полозьями, другие - не иначе, как верхом, с огромными
пенковыми трубками в зубах, с целой кавалькадой сопровождающих на заводских
лошадях, покрытых персидскими коврами - ни дать ни взять персидские паши на
прогулке. Картина "выхода" маменьки декабриста Ивана Анненкова (помните
душку Костолевского в этой роли?) в фильме "Звезда пленительного счастья" -
толпа дворовых, напомаженный чтец декламирует французский душещипательный
роман, впереди несут аквариум с рыбками - вполне реальна. Так же, как и
прочие причуды старой барыни: покупать по полторы тысячи аршин ткани на
платье, чтоб не было таких платьев ни у кого, не только в Москве, но и во
всей России, или обедать всю ночь напролет, а потом целый день отдыхать от
ночных трудов. Граф Алексей Орлов-Чесменский орловских рысаков за стол
сажал, голубей из серебряной мисы поил, побеленных дворовых на пьедесталы в
саду ставил. "Воля, братец! Народ отставной, богатый, что пришло в голову,
то и делает..." - замечал в свое время Загоскин.
А как хлебосольничали в былые времена в Москве! В поговорку вошло.
Здесь целые состояния проедались: В.П.Оленина большую часть своего имения и
около тысячи душ промотала на обеды, на которые к ней вся Москва ездила
званая и незваная. Зимой - дыня по шести рублей (около рубля в те годы
стоила пара живых гусей весом в семь-восемь кило каждый), французский пирог
рублей в тридцать, устрицы на серебре. Знаменитый повар Федосеич, которого
переманивали, покупали, выпрашивали друг у друга москвичи, даже в легенду
вошел со своими расстегаями.
Совершенно другие цели преследовал европейский "репрезентативный" быт,
распространенный в Санкт-Петербурге. Вместо московских чудачеств, доходящих
до абсурда, - все ради того, чтобы поразить воображение всех - и никого
конкретно, петербургская знать преследовала совершенно определенные цели и
решала весьма важные задачи. К сожалению, самое изрядное состоянине не
гарантировало ни удобного, ни даже просто спокойного существования:
обер-гофмаршал А.Л.Нарышкин, очень богатый и щедрый человек, настолько
истощил свои доходы в погоне за "необходимыми" репрезентациями - балами,
раутами, выездами - что просителям, которым и хотел бы помочь, да уже и
нечем было, вынужден был говорить: "Напомните мне пообещать вам что-нибудь".
А в начале 1809 года, по случаю пребывания в Петербурге прусского короля и
королевы, когда все знатнейшие государственные и придворные особы давали
великолепные балы, он же сказал о своем бале: "Я сделал то, что было моим