"Саймон Кларк. Ночь триффидов" - читать интересную книгу автора

с присущим великому поэту пафосом заявившего: "...а воздух меловых холмов
там стоит больше, чем шесть пенсов пинта!" И вот в наше время остров Уайт
стал убежищем для тех, кто смог бежать с Британских островов или Большой
земли, как стали называть их сейчас. Я немало удивлен, что запомнил кое-что
из уроков истории, которые давным-давно давал мне мистер Пинз-Уилкс. Бедный
мистер Пинз-Уилкс делал все, чтобы вложить в меня хотя бы минимум
гуманитарных знаний. Думаю, мой старый учитель, уже вкушающий заслуженный
покой на небесах, был бы изумлен моими познаниями не меньше, чем его
нерадивый ученик. Помню, как он много-много раз возводил в отчаянии к небу
свои невидящие глаза, ибо, как это ни печально, моя память удерживала
исторические факты столь же надежно, как решето - воду.
Наша семья, состоявшая из меня, папы, мамы и двух малолетних сестриц,
занимала большой дом в самом сердце острова Уайт в поселении Арреттон,
насчитывающем сорок пять жителей.
Став немного старше, я частенько отправлялся в пестревшие маком поля с
целью лучше узнать округу и разыскать наконец Мантун.
Мантуном я назвал рожденный моим воображением давно исчезнувший сказочный
город, и эта детская фантазия ставила в тупик моих родителей. В то время,
когда дождь или болезнь удерживали меня дома, я брал в свою пухлую ручонку
карандаш и рисовал скопления высоких домов, весьма похожих на бамбуковое
удилище - такими тонкими и длинными они у меня получались. Когда родители
спрашивали, что нарисовал их сынок, я с гордостью отвечал:
- Мантун!
Мое воображение выходило за рамки обычного, и то, что с младых ногтей
занимало меня, приводило в недоумение других.
Отец в основном работал дома - в оранжерее или в лаборатории. Он с большим
тщанием выращивал и препарировал триффидов, внимательно изучая малейшие
особенности их строения. Когда мне было пять или шесть лет, я с интересом
наблюдал, как папа смешивает различные питательные вещества, растворяет их в
воде и подкармливает растения с помощью лейки. Он поглаживал листья
триффидов так, как другие гладят любимую кошку, а иногда даже что-то
бормотал, обращаясь к растению, словно к близкому другу. Я очень долго
считал, что отец любит триффидов не меньше, чем остальных членов нашей
семьи, и мне пришлось испытать сильное потрясение, когда в возрасте восьми
лет я узнал, что он изыскивает способы их уничтожения. Еще больше я
удивился, когда папа сказал мне, что хочет истребить триффидов не только в
нашей оранжерее, но и во всем мире. Поглаживая ладонью свою прекрасную, чуть
серебрящуюся шевелюру, он с упоением рассказывал мне о дефолиантах, гормонах
роста, средствах, стимулирующих вырождение клеток, ингибиторах опыления, о
триффидах-мутантах с нулевой способностью к воспроизводству и еще о чем-то,
столь же занимательном. С моей точки зрения, это была полнейшая галиматья!
Когда мне надоедало слушать лекции, я тянул папу за рукав лабораторного
халата и просил помочь мне запустить змея. В ответ на это требование папа,
как правило, добродушно улыбался и говорил:
- Дай мне еще десять минут поработать, а потом встретимся на холме.
Подобное отношение сына к рассказам о триффидах, наверное, ясно говорило
отцу о будущем его ребенка. В склонном к аналитическому мышлению мозге отца
должно было родиться уравнение: "Равнодушие к ботанике (рассказы о
триффидах) + отсутствие интереса ко всякого рода науке (тщетные потуги
мистера Пинз-Уилкса) = ничтожно малой вероятности того, что сын, следуя по