"Уолтер ван Тилберг Кларк. Уполномоченный отряд (случай у брода) " - читать интересную книгу автора

жизнерадостной женщиной.
По-видимому, Бартлет решил, что перебрал тогда на улице, и теперь,
хочешь - не хочешь, надо привлекать к делу Тетли. Нет сомнения, если Тетли
не появится, то решать и командовать будет он. Где бы он ни появлялся, все
разом стихали - ничто не казалось важным, кроме того, что имел сказать
Тетли. Отчасти, я думаю, потому, что только это и казалось важным самому
Тетли. Человек, который так уверен в себе, всегда говорит внушительно. Если,
конечно, он не пустомеля, а пустомелей Тетли отнюдь не был. Когда вы
встречались с ним на улице, что случалось нечасто, он ограничивался кивком и
никому в голову не пришло бы затеять с ним разговор. И вовсе не потому, что
он был невежлив или надменен. Я таких хороших манер, как у него, не только в
наших краях, а и нигде не встречал. Просто он всех держал на расстоянии. Ни
для кого не делая исключения, насколько я знал. Известие, что едет Тетли,
высвобождало Дэвису немного времени, хотя непонятно зачем. По-моему, это
было скорее похоже на отсрочку смертнику, который знает, что рано или поздно
ему все равно висеть. Тетли не поехал бы просто так, чтобы уважить Бартлета.
А если он в принципе против линчевания, что маловероятно, то все равно
никогда бы не приехал сюда собственной персоной, чтобы предотвратить его. На
мой взгляд, интерес Тетли объяснялся лишь тем, что он за то, чтобы
линчевать.
Дэвис, очевидно, пришел к тому же выводу, но все-таки решил сделать
последнюю попытку. Я увидел, как он отрывисто и строго сказал что-то Джойсу,
после чего Джойс перепуганно пустился бежать по улице. Дэвис с небрежным
видом подошел к Бартлету. Бартлет больше не кипятился, но был раздражен; он
держался как человек, сильно возмущенный, но уже слегка позабывший, что,
собственно, его возмутило. Отвечал нелюбезно, но в раж не впадал. Все время
посматривал то на часы, большую серебряную луковицу, то на небо, и слушал
Дэвиса рассеянно, вполуха. Дэвис был достаточно умен, чтоб не вступать в
обсуждение "совести общества" с Бартлетом, и даже не настаивал, что поход
вообще следует отменить, только твердил, что все должно быть по закону, и
старался заручиться обещанием ничего не предпринимать без ведома Ризли.
Говорил дружелюбно, высказывая свою точку зрения в форме предположения, и
тут же спрашивал мнения Бартлета, и Мамаши, и даже Уайндера, будто
советуясь. Его не прерывали, все же несколько человек, стоявших поближе,
стали к нему прислушиваться. Бартлет, однако, и слышать не хотел о передаче
угонщиков суду. Он настаивал на скорой расправе. А тут еще Мамаша своими
шуточками все время вставляла Дэвису палки в колеса. В общем, он ничего не
сумел добиться. И тут наконец появился судья с Мэйпсом. Судя по тому, как
размахивал рукой судья, он все еще ожесточенно доказывал что-то Мэйпсу,
который теперь даже не трудился отвечать.
Когда они подъехали вплотную к толпе ковбоев, все смолкли; даже те, кто
стоял у заборов, хотели услышать, что скажет судья. Особого почтения никто к
нему не питал, но судья олицетворял закон, и всем хотелось знать, какую
позицию он займет. Судья почувствовал враждебное настроение собравшихся;
встревожила его и наступившая тишина. Он сделал ошибку с самого начала, сняв
по привычке шляпу, как будто собирался произнести речь, и больше, чем нужно,
возвысив голос.
- Я все понимаю, - начал он. И пошел, пошел об их долготерпении, об их
потерях, о смерти их дорогого друга - маленькое вступление к тому, что он
оставил на закуску.