"Леонард Коэн. Блистательные неудачники " - читать интересную книгу автора

- Хватит с меня уроков, сегодня я учиться не настроен. Это моя постель
и моя жена, здесь у меня есть какие-то права.
- Тогда ее попроси.
- Что значит "ее попроси"?
- Эдит, дай мне, пожалуйста, тебе в рот кончить.
- Ф., ты просто отвратителен. Как ты можешь такими словами об Эдит
говорить? Я тебе не для того об этом рассказал, чтобы ты наши отношения
марал грязью.
- Ну, извини.
- Конечно, я могу ее попросить, это и так ясно. Но тогда я ее вроде как
принуждать стану, или, еще хуже, если она это поймет как свою обязанность. Я
не собираюсь ни в чем на нее давить.
- Здесь ты не прав.
- Еще раз тебе говорю, Ф., хватит с меня трусливого дерьма твоей
мудрости.
- Она тебя любит, хочет, чтобы у вас была большая любовь, и я тебе
завидую.
- Держись подальше от Эдит. Мне не нравится, как она между нами в кино
сидит. С нашей стороны это просто элементарная вежливость.
- Я вам очень за это признателен. Уверяю тебя, она никого другого как
тебя полюбить не сумеет.
- Думаешь, это правда?
- Уверен в этом. Большая любовь не партнерство, потому что партнерские
отношения можно прервать по закону или разойдясь, а ты - в плену большой
любви, причем, надо тебе сказать, любви двойной - Эдит и моей. Большой любви
нужен служитель, а ты не знаешь, как своими служителями пользоваться.
- Так как же мне ее попросить?
- Плеткой, приказом, заткни ей просто в глотку, чтобы она задыхаться
начала.
Как сейчас вижу Ф., стоявшего там, у окна, на фоне которого уши его
казались почти прозрачными. Я помню эту с претензией обставленную комнату в
обшарпанном домишке, вид фабрики, которую он собирался купить, его коллекцию
мыла, куски которого были составлены в макет игрушечного городка на зеленом
фетре бильярдного стола, покрытого искусной резьбой. Свет пронизывал его
уши, как будто они тоже были вырезаны из куска грушевого мыла. Помню фальшь
его голоса с легким эскимосским выговором, оставшимся у него с того лета,
которое он студентом провел в Арктике.
- Ты в плену большой двойной любви, - сказал Ф.
Плохим я был хранителем этой двойной любви, хранителем-невежей, дни
напролет бродившим по музею грез и жалости к самому себе. Ф. с Эдит меня
любили! Но в то утро я пропустил мимо ушей это его заявление или просто ему
не поверил.
- Ты не знаешь, как своими служителями пользоваться, - сказал тогда Ф.
Уши его светились, как японские фонарики.
Меня любили в 1950 году! С Эдит я так и не поговорил - не смог. Ночь за
ночью я лежал в темноте, слушая, как поднимается и опускается лифт, мои
беззвучные приказы свербели в мозгу подобно заносчивым императивным
надписям, выбитым в камне египетских памятников, немых под тоннами
покрывающего их песка. Вот так и ее уста, словно охваченные безумием,
суматошно скитались по моему телу, как стайки птиц с атолла Бикини,