"Джозеф Конрад. Теневая черта (Повесть. Перевод А.Полоцкой) " - читать интересную книгу автора

вверху, так и внизу, не запечатаны...
Но зачем описывать все молниеносные стадии ужасного открытия? Вы уже
угадали правду. Передо мной была обертка, бутылка и белый порошок в ней,
какой-то белый порошок. Но не хинин. Одного взгляда на него было
достаточно. Помню, что в тот самый миг, когда я взял бутылку, еще прежде,
чем я снял обертку, вес предмета, который я держал в руке, послужил мне
внезапным предостережением. Хинин легок, как пух; а мои нервы, должно
быть, были напряжены до необыкновенной степени чувствительности. Я выронил
бутылку, которая разбилась вдребезги.
Порошок - неведомо какой - заскрипел у м&ня под ногами. Я схватил
следующую бутылку, затем следующую. Их вес красноречиво говорил сам за
себя. Одна за другой они падали, разбиваясь у моих ног, не потому, чтобы я
бросал их в отчаянии, а просто они выскальзывали из моих пальцев, как
будто это открытие было мне не под силу.
Факт остается фактом: самая сила душевного удара помогает человеку
перенести его, вызывая нечто вроде временной нечувствительности. Я вышел
из каюты оглушенный, словно что-то тяжелое упало мне на голову.
В другом конце салона, через стол, Рэнсом, с пыльной тряпкой в руке,
уставился на меня, раскрыв рот. Не думаю, чтобы у меня был безумный вид.
Но вполне возможно, что я влетел в каюту впопыхах, потому что я
инстинктивно спешил на палубу. Вот вам образчик тренировки, ставшей
инстинктом. Трудности, опасности, проблемы, связанные с судном в открытом
море, должны быть встречены на палубе.
Так я и поступил инстинктивно; это можно считать доказательством того,
что на миг я лишился рассудка.
Несомненно одно: я утратил равновесие и стал жертвой порывов, потому
что на середине трапа я повернул и бросился к двери каюты мистера Бернса.
Его дикий вид положил конец моему умственному расстройству. Он сидел в
своей койке; тело его казалось бесконечно длинным, голова слегка
склонилась набок с жеманным самодовольством. Его дрожащие руки были не
толще крепкой трости.
В одной из них он держал блестящие ножницы, пытаясь у меня на глазах
вонзить их себе в горло.
Я, пожалуй, пришел в ужас, но это был ужас второго сорта, недостаточно
сильный, чтобы заставить меня заорать что-нибудь вроде: "стой!..",
"господи!", "что вы делаете?"
В действительности же он, переоценивая свои возвращающиеся силы,
трясущейся рукой пробовал остричь отросшую густую рыжую бороду; на коленях
у него было разостлано широкое полотенце, и жесткие волосы, похожие на
кусочки медной проволоки, падали на него из-под ножниц.
Он повернул ко мне лицо, такое фантастически забавное, какого не
увидишь в самых безумных снах: одна щека его была вся косматая, точно
покрытая вздутым пламенем, другая - голая и впалая, с нетронутым длинным
усом, одиноким и свирепым. Я злобно, в шести словах, без пояснений,
прокричал ему о своем открытии, а он смотрел на меня, словно пораженный
громом, с раздвинутыми ножницами в руках.


V