"Джозеф Конрад. Теневая черта (Повесть. Перевод А.Полоцкой) " - читать интересную книгу автора

который (за исключением чрезмерной материальности того, что у него
оставалось от бороды)
был так близок к тому, чтобы стать бесплотным духом, как только может
быть близок живой человек. Я заметил неестественно заострившийся нос,
глубоко запавшие виски и позавидовал ему. Он был так изнурен, что,
вероятно, должен скоро умереть. Достойный зависти человек! Столь близкий к
угасанию, а во мне бушует буря, я ношу в себе страдальческую
жизнеспособность, сомнения, растерянность, упреки совести и смутное
нежелание встретить лицом к лицу ужасную логику положения. Я не мог
удержаться, чтобы не пробормотать?
- Я чувствую, что сам схожу с ума.
Мистер Бернс уставился на меня, точно призрак; но в общем он казался
удивительно спокойным.
- Я всегда думал, что он сыграет с нами какую-нибудь скверную штуку, -
сказал он с особенным ударением на слове "он".
Это заставило меня опомниться, но у меня не хватило ни духу, ни
энергии, ни охоты вступить с ним в спор.
Моей формой болезни было безразличие. Ползучий паралич безнадежности.
Поэтому я только посмотрел на него.
Мистер Бернс разразился целой тирадой.
- Э! Что там! Нет! Вы не верите? Хорошо, как же вы это объясняете? Как,
по-вашему, это могло случиться?
- Случиться? - тупо повторил я. - Да, в самом деле, как, во имя всех
адских сил, это могло случиться?
Действительно, если подумать хорошенько, казалось непонятным, что это
было именно так: что бутылки опорожнены, снова наполнены, обернуты и
поставлены на место.
Какой-то заговор, мрачная попытка обмануть, нечто похожее на хитрую
месть, но за что? Или же дьявольская шутка. Но у мистера Бернса была своя
теория. Она была проста, и он торжественно высказал ее глухим голосом.
- Я полагаю, что в Хайфоне ему дали за это фунтов пятнадцать.
- Мистер Бернс! - вскричал я.
Он смешно кивнул головой над приподнятыми ногами, похожими на две метлы
в пижаме... с огромными голыми ступнями на концах.
- Почему бы и нет? Хинин очень дорог в этой части света, а в Тонкине в
нем была большая нужда. И не все ли ему было равно? Вы его не знали. Я
знал, и я пошел против него. Он не боялся ни бога, ни черта, ни человека,
ни ветра, ни моря, ни своей собственной совести. И он ненавидел всех и
вся. Но, я думаю, он боялся смерти.
Думаю, я единственный человек, который пошел против него. Когда он был
болен, я напал на него в той самой каюте, где вы теперь живете, и напугал
его. Он думал, что я сверну ему шею. Если бы дать ему волю, мы боролись бы
с норд-остовым муссоном, пока он был жив и после его смерти тоже, до
скончания века. Изображали бы Летучего Голландца в Китайском море! Ха-ха!
- Но зачем ему было ставить бутылки на место... - начал я.
- А почему бы и нет? Зачем ему было их выбрасывать?
Им место в ящике. Они из аптечного шкафа.
- И они были обернуты! - вскричал я.
- Ну что ж, обертки были под рукой. Я думаю, он сделал это по привычке,
а что касается того, чем он снова наполнил их, то всегда имеется