"Джозеф Конрад. Теневая черта (Повесть. Перевод А.Полоцкой) " - читать интересную книгу автора

ждали заходящего солнца, которое, прежде чем сесть, угрюмо горело и тлело
среди них. Над верхушками мачт снова появились пунктуальные и надоедливые
звезды, но воздух оставался стоячим и гнетущим.
Верный Рэнсом зажег лампы нактоуза и, точно тень, скользнул ко мне.
- Не спуститесь ли вы вниз, сэр, и не попробуете ли скушать что-нибудь?
- предложил он.
От его тихого голоса я вздрогнул. Я стоял, глядя за борт, ничего не
говоря, ничего не чувствуя, даже усталости, побежденный злыми чарами.
- Рэнсом, - отрывисто спросил я, - сколько дней я уже на палубе? Я
теряю представление о времени.
- Четырнадцать дней, сэр, - сказал он, - в прошлый понедельник было две
недели, как мы снялись с якоря.
Его ровный голос звучал печально. Он немного подождал, затем прибавил:
- Сегодня первый раз похоже, что будет дождь.
Тогда я заметил широкую тень на горизонте, совершенно затмившую низкие
звезды; те же, которые были над головой, когда я взглянул на них,
казалось, светились сквозь пелену дыма.
Как попала туда тень, как она заползла так высоко, я не мог сказать.
Вид у нее был зловещий. Воздух был неподвижен. По новому приглашению
Рэнсома я спустился в каюту, чтобы, выражаясь его словами, "попробовать
скушать что-нибудь". Вряд ли эта попытка была очень успешной. Полагаю, что
в этот период я поддерживал свои силы едой, как обычно; но воспоминание
осталось у меня такое, будто в те дни жизнь поддерживалась непобедимой
мучительной тревогой, точно каким-то адским возбуждающим средством,
укрепляющим и разрушающим в одно и то же время.
Это единственный период в моей жизни, когда я пытался вести дневник.
Нет, не единственный. Годы спустя.
в условиях душевного одиночества, я записывал на бумаге мысли и события
двадцати дней. Но сейчас это случилось в первый раз. Я не помню, как это
вышло или как записная книжка и карандаш попали ко мне в руки. Нельзя себе
представить, чтобы я искал их намеренно. Я полагаю, что они спасли меня от
ненормальной привычки разговаривать с самим собой.
Странно то, что в обоих случаях я прибег к этому при таких
обстоятельствах, когда я не надеялся, выражаясь вульгарно, "выпутаться".
Не мог я ожидать и того, что рассказ меня переживет. Это показывает, что
тут была только потребность в душевном облегчении, а не желание говорить о
себе.
Здесь я должен дать другой образчик этого дневника, несколько отдельных
строк, которые теперь кажутся мне самому такими призрачными, взятых из
записи, сделанной в тот вечер.


* * *


"В небе происходит что-то, похожее на разложение, на гниение воздуха,
который остается все таким же неподвижным. В конце концов простые тучи,
которые могут принести ветер или дождь, а могут и не принести ни того, ни
другого. Странно, что это так волнует меня. Такое чувство, как будто все
мои грехи призывают меня к ответу.