"Джозеф Конрад. Конец рабства (Повесть. Перевод А.Кривцовой) " - читать интересную книгу автора

забава одинокой старости.
Каюту он обставил, удовлетворяя несложным своим требованиям комфорта на
море. Одну стену занимал большой книжный шкаф (капитан любил читать);
против койки висел портрет покойной жены, писанный масляными красками и
неудачный; на портрете была изображена в профиль молодая женщина, вдоль
щеки ее спускался черный локон. Три хронометра усыпляли капитана своим
тиканьем, а по утрам будили его, соревнуясь в бое. Каждый день он вставал
в пять часов. Помощник, державший утреннюю вахту, допивал чашку кофе на
корме у штурвала, а через широкое отверстие медного вентилятора слышно
было, как плещется и фыркает капитан, совершая свой туалет. Затем низкий
бас громко бормотал "Отче наш". Пять минут спустя голова и плечи капитана
Уолея высовывались из люка кают-компании. Неизменно он останавливался
ненадолго на ступеньках трапа, окидывал взглядом горизонт, смотрел на
обрасопленные по ветру паруса, глубоко вдыхал свежий воздух. Лишь после
этого поднимался он на ют и, приложив руку к козырьку фуражки, бросал
величественно и благосклонно: "Доброе утро".
Ровно до восьми часов он шагал по палубе. Иногда - не чаще, чем дважды
в год, - ему приходилось опираться на толстую, как дубина, палку, так как
у него немело бедро, - легкий приступ ревматизма, по его предположению.
Никаких других болезней он не знал. Когда колокольчик призывал к завтраку,
капитан Уолей спускался вниз, кормил своих канареек, заводил хронометры и
занимал место во главе стола. Перед его глазами на кленовой переборке
кают-компании висели в черных рамках большие фотографические карточки
дочери, ее мужа и двух малюток с пухлыми ножками - внучат капитана. После
завтрака капитан собственноручно стирал тряпкой пыль с этих карточек и
обметал портрет жены метелочкой, висевшей на маленьком медном крючке рядом
с тяжелой золотой рамой. Затем, закрыв дверь каюты, он садился на кушетку
под портретом, чтобы прочесть главу из толстой карманной библии - ее
библии. Но иногда он сидел около получаса, заложив палец между страницами
и не раскрывая книги, покоившейся на коленях. Быть может, в эти минуты он
вспоминал, как любила она плавание под парусами.
Она была настоящей женщиной и верным товарищем.
Капитан придерживался того убеждение, что никогда не было и не могло
быть ни на воде, ни на суше более веселого и беззаботного дома, чем его
дом на корме "Кондора" с большой кают-компанией, белой с золотом,
украшенной, словно для вечного празднества, гирляндой из неувядающих
букетов. На каждой филенке жена капитана Уолея нарисовала букет комнатных
цветов. На эту работу, выполненную любовно, ей понадобилось двенадцать
месяцев. Ее картинки капитан всегда считал величайшим достижением и чудом
искусства, а старый Суинбёрн, его помощник, спускаясь в кают-компанию
обедать, неизменно приходил в восторг, глядя, как подвигается ее работа.
"Кажется, что можно понюхать эти розы", - говорил он и потягивал носом,
вдыхая слабый запах скипидара. В ту пору в кают-компании всегда пахло
скипидаром, и, как признавался впоследствии- помощник, этот запах убивал
желание приступить к еде. Зато ее пением уже ничто не мешало ему
наслаждаться. "Миссис Уолей поет, как самый настоящий соловей", - изрекал
он с глубокомысленным видом и, стоя возле застекленного люка, внимательно
слушал до конца. В хорошую погоду капитан и помощник, стоя на второй
"собачьей вахте" [Так называется вахта с 18 до 20 часов], прислушивались к
ее трелям и руладам, раздававшимся под аккомпанемент рояля в