"Джозеф Конрад. Караин (воспоминание) " - читать интересную книгу автора

как она, разведя руки в стороны, встала перед белым человеком. Она была
дочерью моего народа, и в ней текла благородная кровь. Да, таковы они! Я
услыхал ее возглас муки и страха - и вдруг все застыло! Поля, дом, земля, небо
стояли на месте, пока Матара летел к ней, замахиваясь для удара. Я нажал
спуск, увидел искру, но звука не услышал; дым завесил мне лицо, а потом я
увидел, как Матара повалился головой вперед и рухнул к ее ногам, раскинув
руки. Ха! Верным выстрелом! Солнце заливало мне спину холодом, как проточная
вода. Верным выстрелом! Я отбросил ружье. Он и она стояли над мертвым как
околдованные. Я крикнул ей: "Живи и помни!" Потом - не знаю, как долго, - я
вслепую бродил в холодной тьме.

Позади послышались громкие возгласы, топот многих бегущих ног; чужестранцы
окружили меня, выкрикивали мне в лицо невнятные слова, толкали меня, тащили,
подхватывали под руки... Я стоял перед большим голландцем; он пялился на меня
так, словно лишился рассудка. Он хотел знать то и это, говорил торопясь, сулил
благодарность, предлагал мне еду, кров, золото - и спрашивал, спрашивал. Я
рассмеялся ему в лицо. Я сказал: "Я из людей коринчи, прибыл сюда из Перака и
о мертвеце этом знать ничего не знаю. Шел себе по тропе, вдруг услыхал
выстрел, и твои неотесанные люди накинулись на меня и приволокли меня сюда".
Он вскидывал руки, дивился, не мог поверить, не мог ничего понять, кричал на
своем языке! А она - она стояла, обвив руками его шею и глядя на меня через
плечо широко раскрытыми глазами. Я улыбался и смотрел на нее; улыбался и ждал,
когда же прозвучит ее голос. Белый человек внезапно спросил ее: "Ты его
знаешь?" Я напряг слух - вся жизнь моя перетекла ко мне в уши! Долго смотрела
она на меня без смущения во взоре, потом сказала: "Нет! Я никогда его не
видела"... Как! Никогда? Выходит - уже забыла? Быть такого не может! Уже
забыла - после стольких лет, после всех скитаний, дружества, тревог, нежных
речей! Уже забыла!.. Я высвободился из рук, что держали меня, и ушел, не
сказав ни слова... Они дали мне уйти.

Я был утомлен. Спал я или нет? Не знаю. Помню, как шел по широкой тропе
под ясными звездами; чужая земля была вокруг так обширна, рисовые поля так
необъятны, что голова у меня плыла от страха перед пространством. Потом я
увидел лес. Веселый свет звезд мучил меня. Я свернул с тропы и углубился в
чащу, где было очень темно и очень печально.


V

Караин говорил все тише и тише, словно удаляясь от нас, и последние его
слова прозвучали слабо и отчетливо, как будто он прокричал их в безветренный
день с большого расстояния. Он не шевелился. Он уставил взгляд в одну точку
мимо застывшей головы Холлиса, сидевшего лицом к нему в такой же, как он,
неподвижности. Лицо Джексона было теперь повернуто к нему в профиль; бородач
опирался локтем на стол, и его ладонь, приставленная ко лбу, затеняла глаза. Я
смотрел и смотрел, изумленный, растроганный; смотрел на того, кто оставался
верен видению, кого предала его греза, кто был отвергнут иллюзией и кто пришел
к нам, неверующим, в поисках защиты - защиты от мысли. Стояла глубокая тишина;
но она, казалось, была населена безгласными призраками, всем тем скорбным,
сумеречным, немым, в чьем незримом присутствии твердая, мерная поступь двух