"Джозеф Конрад. Караин (воспоминание) " - читать интересную книгу автора

судовых хронометров, секунду за секундой отщелкивающих время по Гринвичу,
сулила некое покровительство и успокоение. Караин взирал в никуда, как
изваяние, и, глядя на его окаменевшую фигуру, я размышлял о его странствиях,
об этой смутной одиссее отмщения, обо всех, кто скитается среди иллюзий; об
иллюзиях, столь же беспокойных и переменчивых, как люди; об иллюзиях верных и
вероломных; об иллюзиях, доставляющих радость, печаль, боль, умиротворение; о
непобедимых иллюзиях, благодаря которым жизнь и смерть могут казаться
безмятежными, вдохновляющими, мучительными или подлыми.

Послышался тихий голос; он шел словно снаружи, проникая в освещенную
лампой каюту из некоего сновидения. Караин говорил:

- Я жил в лесу. Она не являлась больше. Ни разу! Ни единожды! Я жил сам по
себе. Она забыла. Это было хорошо для меня. Я не хотел ее; я никого не хотел.
Я нашел заброшенный дом на расчищенном месте. Никто меня не тревожил. Иногда
вдалеке слышны были голоса людей, идущих по тропе. Я отсыпался; отлеживался;
там был дикий рис, проточная вода в ручье - и покой! Каждый вечер я сидел один
у маленького костра перед хижиной. Много ночей прошло над моей головой.

Потом однажды вечером, сидя у костра после ужина и уставившись в землю, я
начал вспоминать мои странствия. Вдруг я поднял голову. Я не слышал ни звука,
ни шороха, ни шагов - но голову поднял. Через маленькую поляну ко мне шел
человек. Я выжидал. Он приблизился и, не поздоровавшись, сел на корточки у
моего костра. Потом обратил ко мне лицо. Это был Матара. Он смотрел на меня
неистовым взглядом больших запавших глаз. Вечер был холодный; вдруг костер
перестал греть; а он все смотрел на меня. Я поднялся и ушел оттуда, оставив
его у костра, который не давал тепла.

Я шел всю ночь и весь другой день, а вечером развел большое пламя и сел
рядом - ждать его. Но он не вышел на свет. Я слышал его в кустах то здесь, то
там - шепот, шепот. В конце концов я разобрал слова - я слышал их раньше: "Ты
мой друг - убей верным выстрелом".

Я терпел это, пока мог, потом бросился прочь, как бросился нынешней ночью
из моего укрепления, чтобы добраться до вас вплавь. Я бежал - бежал со
слезами, как ребенок, оставшийся один вдалеке от домов. Он бежал рядом
беззвучными шагами, но с шепотом, с шепотом - невидимый, слышный. Мне нужны
были люди, чем больше, тем лучше, - люди, которые не умерли! Так мы опять
стали скитаться вдвоем. Я искал опасности, насилия, смерти. Я сражался в Аче,
и храбрые жители этой земли дивились доблести чужестранца. Но нас было двое;
он отводил от меня удары... Зачем? Я не жизни хотел, а покоя. Никто не видел
его, никто про него не знал - я не смел никому сказать. Иногда он покидал
меня, но ненадолго; потом возвращался, чтобы шептать или смотреть. Мое сердце
было изорвано страхом, но умереть не могло. Потом мне повстречался старик.

Вы его видели. Люди называли его моим чародеем, слугой, меченосцем; но он
был мне отцом, матерью, защитой, убежищем и успокоением. Мы встретились, когда
он возвращался из Мекки; я услыхал его молитву на закате солнца. Он ходил к
святым местам с сыном, женой сына и их маленьким ребенком; но на обратном пути
по воле Всевышнего они все умерли - сильный мужчина, молодая мать и ребенок;