"Джозеф Конрад. Караин (воспоминание) " - читать интересную книгу автора

вернуться к последнему плаванию. Сундучка мы раньше не видели. Его руки
медлили над ним; в его голосе зазвучала ирония, даже сарказм, но лицо Холлиса
вдруг стало таким серьезным, словно он произносил над содержимым сундучка
всесильное заклинание.

- Каждого из нас, - произнес он с паузами, в которых было едва ли не
больше едкости, чем в самих словах, - каждого из нас, не правда ли,
преследовал тот или иной женский образ... А... что до друзей... от которых по
пути приходилось избавляться... спросите лучше себя сами...

Он умолк. Караин смотрел во все глаза. Наверху, под самой палубой, что-то
глухо громыхнуло. Джексон возмутился:

- Не будь таким мерзким циником.

- Ну, ты-то у нас невинная душа, - печально отозвался Холлис. - Ничего,
поймешь еще, что к чему... Так или иначе этот малаец - наш друг...

Он несколько раз задумчиво повторил: "Друг... Малаец... Друг... Малаец",
словно сравнивая эти слова на вес; затем заговорил живее:

- Таких поискать - джентльмен в своем роде. Нам никак нельзя
поворачиваться спиной к его надежде, к его, можно сказать, вере в наше белое
племя. Эти малайцы - люди впечатлительные; нервы и нервы, сами знаете; а
потому...

Он резко повернулся ко мне.

- Ты знаешь его лучше, чем я или Джексон, - сказал он деловито. - Как
по-твоему, он фанатик? Твердокаменный мусульманин?

Изумленный до глубины души, я пробормотал, что так не считаю.

- А то ведь это человеческий лик - чеканный образ, - загадочно проговорил
Холлис, вновь обращая взор к сундучку. Наконец его пальцы погрузились туда.
Глаза Караина сияли, рот был приоткрыт. Мы заглянули в атласное нутро.

Там были две катушки ниток, набор игл, моток темно-синей шелковой ленты;
еще фотография кабинетного формата, на которую Холлис бросил беглый взгляд,
прежде чем положить ее на стол лицом вниз. На карточке мелькнули девичьи
черты. Среди прочих разнообразных мелочей я заметил сухой букетик цветов,
узкую белую перчатку с многочисленными пуговками, тоненькую стопку аккуратно
перевязанных писем. Вот они, амулеты белых людей! Их талисманы, их обереги!
Волшебные вещицы, что прямят их и горбят, что заставляют юношу вздохнуть,
старика улыбнуться. Источники могучих чар, навевающих радостные грезы,
скорбные раздумья; способных размягчить отверделое сердце, а нежное - закалить
до стальной неподатливости. Дары небес - земные памятки...

Холлис шарил в сундучке.