"Василий Колошенко "Трагедия в Заполярье" (ЧиП N 10/97)" - читать интересную книгу автора

из правой спирали. Со всей силы рывками пытаюсь вывести вертолет из левой
спирали, но невозможно преодолеть усилия, которые прилагает Кузнецов для
вывода вертолета из правой спирали. До земли остается всего тысяча метров.
Кузнецов - ничего не слышит, железной хваткой сжимает управление. Мы, как в
"штопоре" на самолете, падаем в крутой левой спирали, и до удара о землю
остаются считанные секунды. Что делать? Я еще и еще срывающимся голосом с
отчаянием и мольбой кричу:
- Брось управление! Что ты делаешь? Мы падаем не в правой, а в левой
спирали! Брось управление!
Но Кузнецов не слышит моих криков. Не в силах вырвать управление, зажатое
Кузнецовым, я со всего размаха крагами бью Кузнецова по глазам. Кузнецов
бросает управление и закрывает лицо руками. Я начинаю выводить вертолет из
ужасающего падения. Чувствую, как увеличиваются перегрузки, как меня
вжимает в сиденье, как в ознобе трясется вертолет. Перегрузки возрастают
все больше, и это очень опасно - конструкция не рассчитана на них, и
вертолет может разломаться еще до удара о землю. И я замедляю вывод
вертолета из спирали. Трясется в смертельном ознобе вертолет, но падение
заменяется! Ужас сложившейся ситуации заставляет меня прикидывать: что
наступит раньше - обломаются лопасти несущего винта или мы в беспорядочном
падении с работающим мотором и вращающимися несущим и рулевым винтами
врежемся в землю? А может быть, из-за боязни разломать вертолет я слишком
медленно вывожу его из штопорной спирали и не успею прекратить наше
падение? Как хочется избежать гибели!.. До земли остаются десятки метров...
Вертолет все же слушается, и очень медленно выходит из смертельного
падения...

...На следующий день Кузнецов пригласил меня пройтись. Свирепствовавший
ночью ветер стих. Медленно опускаясь, кружились в воздухе снежинки.
- Вот ты, Петрович, устроил драку в полете, - начал он, - ударил меня. А
подумал ли, что было бы, если бы я дал тебе сдачи?
- И он показал мне внушительных размеров кулак.
- Подумал, подумают, Николай Николаевич. Если бы ты дал мне сдачи, то
двое твоих и трое моих детей осиротели бы, а наши жены остались бы вдовами.
Помолчали. Он продолжал:
- Петрович, теперь ты все понимаешь. Не мучь меня и не позорь перед
ребятами, ведь все равно они узнают о моих трудностях. А ведь я командир
эскадрильи... Поставь мне "четверку" за освоение полетов в облаках, а я
пообещаю тебе никогда не летать в сложных условиях. И мы по-хорошему
расстанемся с тобой, ведь ты уходишь к Милю...
- Нет, дорогой Николай Николаевич! Ты командир не простой, а
аварийно-спасательной эскадрильи. А это значит, что ты сам должен летать в
любых условиях и летчиков своей эскадрильи тренировать так, чтобы быть в
них уверенным. Мы продолжим с тобой тренировки, и я убежден - ты будешь
прекрасно летать. Вот только одна к тебе просьба: когда почувствуешь, что
дело плохо, не зажимай мертвой хваткой управление, доверься моему опыту!
Оттаяло сердце у Кузнецова. Он улыбнулся. Пожал мне руку. Попросил:
- Но ты, Петрович, не говори ребятам о прошлой ночи. Ладно?
- Договорились, Николай Николаевич. Я ничего никому не скажу. А тебе
спасибо дважды: во-первых, за то, что не дал мне в полете сдачи, а
во-вторых, что согласился тренироваться.