"Саньтяго Дабове. Стать прахом" - читать интересную книгу автора

пыльцы, вряд ли удовлетворит нас с нашей телесной, жаждущей объятий
любовью. Впрочем, это вопрос опыта, через него тоже придется пройти.
...Но смириться со своей участью нелегко... Мы стираем написанное в
книге судьбы, пока оно и вправду не сбудется.
...Как я ненавижу теперь пресловутое ╚генеалогическое древо╩! Оно
слишком напоминает мой несчастный удел вернуться в мир растений. Дело
не в достоинстве и не в привилегиях: растительная жизнь ничем не хуже
животной, но почему бы, рассуждая логически, не представить
родословную человека в виде оленьих рогов? И по внешности, и по сути оно
было бы куда вернее.
В одиночестве и запустении текли дни с их тоской и скукой. Прошлое
измерялось длиной бороды. Я чувствовал, как она растет, как дает себе
волю ее роговая, словно у эпидермы или ногтей, природа. Утешало одно:
своя выразительность есть не только у людей и зверей, но и у растений. Я
вспомнил виденный однажды тополь живую струну между землей и небом.
Многолистый, стройный, с прижатыми к стволу ветвями, он был чудесен, как
праздничная мачта корабля. Листва отвечала порывистой ласке ветра
мгновенным переливом, вздохом, шепотом, почти пением, будто скрипичному
смычку, летающему по отзывчивым струнам.
...Вдруг я расслышал приближение человека то ли это шагал путник, то
ли, одолевая долгий путь, работало что-то вроде поршня в ногах или
паровой машины в груди. Он застыл на месте, словно затормозив перед моим
бородатым лицом. От неожиданности прохожий перепугался и кинулся наутек,
но любопытство победило, он вернулся и, вероятно, заподозрив неладное,
решил выкопать меня навахой. Я не знал, как его дозваться: легких у меня
не было, и голос теперь мало чем отличался от молчания. Почти про себя,
я шептал: ╚Перестань, прекрати. Человека из-под земли ты уже не спасешь,
а растение погубишь. Если ты не из полиции и просто хочешь помочь, не
мешай этой жизни, в ней есть своя радость, незлобивость, свое утешение╩.
По своей привычке говорить на открытом воздухе в полный голос,
человек меня, понятно, не расслышал и продолжал копать. Тогда я плюнул
ему в лицо. Он обиделся и тыльной стороной руки шлепнул меня по щеке.
Судя по деревенской простоте в мгновенным реакциям, к дознанию и анализу
он был мало расположен. Но мне как будто кровь бросилась в голову, глаза
у меня так и засверкали от гнева, словно у записного дуэлянта, и за
гробом не расстающегося с верной спутницей безотказной шпагой.
Смятение и услужливость у него на лице убеждали, что пришелец не
из смельчаков и задир. Казалось, он только и ждет возможности убраться
отсюда, не углубляясь в загадку. Что незнакомец и сделал, пока я,
сворачивая шею, долгим взглядом провожал его уход... Но что-то в
произошедшем произошедшем со мной! заставило меня вздрогнуть.
Как всякий разозлившийся, я побагровел. Но каждый знает, что без
зеркала на лице разглядишь разве что крыло носа, округлость щеки и
верхнюю губу, да и то наискось, одним глазом. И вот, прикрыв теперь
левый глаз, словно целящийся дуэлянт, я мог различить, как на слишком
близкой и потому размытой правой щеке, которую раньше днем и ночью
сводила боль, расплывается что-то красновато-зеленое... Растительный сок
или человеческая кровь? Допустим, кровь. Но тогда, стало быть, в
периферических клетках отсвечивает хлорофилл, иначе откуда это ощущение
зеленого? Не знаю, не знаю... По-моему, во мне с каждым днем все меньше