"Джузеппе Д'Агата. Возвращение тамплиеров" - читать интересную книгу автора

поводка, останавливаясь время от времени и что-то обнюхивая. Обходя площадь
по кругу, она продолжала свое старательное обследование, наконец
остановилась у большой ограды и решила проникнуть через нее. Створки калитки
из старого, трухлявого дерева едва держались на петлях, и животное, надавив
туловищем, легко открыло их.
Войдя внутрь, собака обернулась к юноше, словно приглашая идти следом,
и исчезла в зарослях чахлого кустарника.
"Собака ведет человека в смертную ночь после того, как была верным
другом в течение жизненного дня, - вспомнил Джакомо одно восточное
высказывание. - Зашифрованные послания, приходящие к нам из мира
непознаваемого, нередко поручаются тем, кто знает тропинку из одного царства
в другое".
Когда Джакомо открывал расшатанную калитку, неожиданно налетел сильный
порыв ветра, осыпавший его такой густой пылью, что он невольно зажмурился.
Но диковинное явление длилось всего несколько секунд. Когда же он вновь
открыл глаза, то увидел, что находится в центре огромного, тщательно
ухоженного сада. Некрутой склон, засеянный травой, пересекала усыпанная
тончайшей галькой дорожка, делавшая вдалеке плавный изгиб.
Немного поколебавшись, Джакомо быстро направился по ней в глубь сада,
отряхивая запыленную одежду и поправляя галстук. Увиденное дальше
переполнило его изумлением.
За поворотом дорожка, вновь выпрямившись, привела Джакомо к лестнице.
Та вела к невысокому широкому зданию, в котором без труда угадывался театр.
Здание казалось совершенно новым, только что построенным, но изящество линий
и нежно-розовый цвет стен говорили о конце семнадцатого века.
Все вокруг было недвижным, но в то же время каким-то одушевленным, как
бывает в заполненном публикой концертном зале. Боясь опоздать, Джакомо
торопливо вошел в вестибюль, где два широких лестничных марша вели к партеру
и галереям.
Только поднявшись наверх, он услышал заключительные аккорды хорошо
знакомого фортепианного сочинения - это был "Остров мертвых" Рахманинова.
Джакомо прислонился спиной к стене и с закрытыми глазами дождался
финала. Он прекрасно знал, кто исполнял музыку. Когда взорвались
аплодисменты, он откинул тяжелую красную штору и посмотрел в зал.
На сцене перед роялем в длинном белом платье стояла Элиза, его мать, и
кивала головой, отвечая на аплодисменты. Она была возбужденной, сияющей от
счастья, и Джакомо ощутил одновременно теплоту и жалость к этой женщине,
которая смогла наконец осуществить мечту, недоступную ей во время недолгой
жизни. Чтобы прийти в себя, Джакомо пришлось укрыться в складках шторы.
Слезы застилали ему глаза, в горле стоял комок, и он держался за сердце,
пытаясь умерить сердцебиение. Он испытал угрызение совести, но еще больше -
сожаление оттого, что не выказывал прежде матери никаких сыновних чувств.
Он пришел в себя, только когда услышал, что оркестр заиграл новое
сочинение. Низкие, мрачные ноты, за которыми следовали обрывистые звуки
скрипок и литавр, вводивших могучий, драматический и грозный хор:

Requiem aetemam dona eis, Domine.
Et lux prepetua luceat eis.
Те decet hymnus, Deus, in Sion,
Et tibi reddetur votum in Jerusalem.[8]