"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

капитана Томпсона после того, как он принял судно, несомненно, объяснялась
именно этим обстоятельством. Если у старшего помощника недостает характера,
дисциплина в команде расшатывается, все делается не так, и капитан начинает
вмешиваться в его дела. Тогда отношения между ними портятся, команда
старается воспользоваться этим, и в результате все недовольны. Однако мистер
Браун (старший помощник на "Элерте") не нуждался в советах, успевал всюду и
его, скорее, надо было удерживать от актов превышения власти, чем побуждать
к более энергичным действиям. Теперь капитан Томпсон давал указания своему
старшему помощнику, оставшись с ним с глазу на глаз, и его персона редко
появлялась на палубе, за исключением тех случаев, когда приходилось
становиться на якорь или сниматься с якоря, ложиться на другой галс, брать
рифы на марселях и вообще выполнять авральные работы. Так оно и должно быть
на любом судне, и пока этот порядок не нарушается и на юте доброе согласие,
все идет хорошо.
После уборки парусов положено спускать бом-брам-реи. Англичанин и я
опускали грот-бом-брам-рей, который был больше грот-брам-рея на "Пилигриме".
Два других матроса работали на фоке, а на бизани - один юнга. В
калифорнийских водах мы неизменно придерживались такого порядка и при входе
и выходе из порта всегда спускали и поднимали бом-брам-реи. Как только эти
реи сняты и опущены, грот-бом-брам-рей укладывается по правому, а фор- и
крюйс-бом-брам-реи - по левому борту. После того как все приведено в должное
состояние, сразу закладывают тали и спускают на воду баркас и восьмерку.
Затем вываливают за борт выстрелы и под ними ставят на бакштовах шлюпки, как
это положено делать в гавани. После завтрака с люков сняли крышки, и мы
приготовились принимать шкуры с "Пилигрима". Шлюпки сновали между судами
весь день, пока шкуры не были полностью перевезены. В нашем трюме они не
производили сколько-нибудь внушительного впечатления, хотя "Пилигрим" под их
тяжестью сидел в воде чрезмерно глубоко. Перегрузка шкур решала вопрос о
дальнейшей судьбе обоих судов, что было у нас в продолжение некоторого
времени предметом всяческих домыслов. На следующее утро "Пилигрим" должен
был сняться на Сан-Франциско. После того как мы кончили работу и до
наступления ночи очистили палубу, ко мне пришел мой приятель Стимсон и
провел со мной час в нашем твиндеке. На "Пилигриме" все завидовали тому, что
я попал на это судно, и, по всей видимости, считали, что я сумел раньше них
"выйти на ветер" и теперь первым вернусь домой. Стимсон также твердо решил
перейти на "Элерт", он был готов умолять капитана и даже заплатить за место,
поменявшись с каким-нибудь матросом. Оставаться на побережье еще на год
означало бы оказаться совершенным ослом. Около семи часов к нам в кубрик
спустился старший помощник в "шутливом" расположении духа, поднял парней с
коек, велел плотнику вытащить скрипку, а стюарду зажечь в твиндеках огни и
заставил всех танцевать. Твиндеки были у нас высокие и светлые от
постоянного скобления их палубы песчаником, так что могли служить
превосходным залом для танцев. Парень с Кейп-Кода отплясывал настоящую
рыбацкую джигу, громко шлепая босыми ногами в такт музыке. Это было любимое
развлечение старшего помощника, он упивался зрелищем, а если кто-нибудь
отказывался танцевать, то грозил лентяям линьком, к вящему удовольствию
остальных матросов.
На следующее утро, в соответствии с распоряжением нашего агента,
"Пилигрим" поставил паруса и ушел к наветренному побережью на три или четыре
месяца. Он снялся без всякой суматохи и проходил настолько близко от нас,