"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

размеры каждой части судна), а также его площадь и среднюю толщину шкуры.
Результат оказался удивительно близким к истинному числу, которое мы узнали
впоследствии. С ним часто советовался старший помощник относительно емкости
разных помещений на судне, а парусному мастеру он мог сказать, сколько
потребуется парусины на любой парус, ибо знал размеры каждого в футах и
дюймах. Когда мы находились в море, он вел в уме счисление пути судна,
учитывая изменения хода и курса, и, если за двадцать четыре часа курс не
слишком менялся, он успевал произвести расчеты еще до того, как капитан брал
полуденную высоту солнца, и нередко очень близко угадывал истинное место. У
него в сундуке хранилось несколько книг с описанием разных механических
изобретений, которые он перечитывал с неизменным удовольствием и, можно
сказать, досконально изучил их. Вряд ли он забывал хоть что-нибудь из
прочитанного. Из поэзии он был знаком лишь с "Кораблекрушением" Фальконера и
с удовольствием декламировал его страницы. Он говорил, что помнит имена всех
матросов, а также капитанов и помощников, с которыми когда-либо плавал, и
конечно же, названия всех судов, равно как и все важные даты каждого рейса.
Как-то мы встретили одного матроса, служившего вместе с Гаррисом двенадцать
лет назад, и Том рассказал ему про него самого такое, что тот уже давно
забыл. Никому не приходило в голову усомниться в приводимых им фактах, и
лишь немногие решались спорить с ним, ибо независимо от того, был ли он прав
или нет, Гаррис всегда приводил самые веские аргументы. Его умение
рассуждать на любую тему было просто поразительно, и возражать ему, даже
если я не сомневался в собственной правоте, оказывалось очень непросто, и
отнюдь не из-за его упрямства, а единственно по причине крайне развитой в
нем сообразительности. Стоило ему получить хоть ничтожные сведения о
предмете разговора, и я скорее согласился бы спорить с любым из моих коллег
по колледжу, чем с этим парнем. Я никогда не рисковал отвечать на его
вопросы или высказывать свое мнение, прежде не подумав дважды. Благодаря
цепкости своей памяти, он неизменно имел в запасе все сказанное вами в
прошлом, и если вы в чем-нибудь противоречили самому себе впоследствии, то
моментально клал вас на лопатки. Я понимал всю незаурядность этого человека
и испытывал к нему истинное уважение. Если бы на его образование пошла хотя
бы часть тех усилий, которые ежегодно затрачивают вхолостую на наших
студентов в колледжах, он, несомненно, добился бы достойного положения. Как
и большинство талантливых самоучек, он сильно завышал истинную цену
систематического образования. Я старался разубедить его, хотя сам получал
выгоду от подобного заблуждения - он неизменно выказывал мне полное уважение
и часто без особых оснований отступал перед моими будто бы глубокими
познаниями. Что касается умственных способностей остальной команды (включая
и капитана), то он относился к ним. с величайшим презрением. Как моряк он
намного превосходил нашего капитана, включая его познания в навигации.
Матросы говорили про Гарриса: "У Тома мысли длиной с бушприт", и если
кто-нибудь начинал спорить с ним, то тому, бывало, советовали: "Брось, Джек,
не хватай горячую картошку голыми руками. Ты и моргнуть не успеешь, как Том
вывернет тебя наизнанку!"
Помню, как он озадачил меня рассуждениями о Хлебных законах. Когда я
поднялся наверх, чтобы стоять вахту, он был уже на палубе, и мы, как обычно,
стали расхаживать по шкафуту. Он поинтересовался моим мнением о Хлебных
законах, и я выложил свои небогатые познания, стараясь представить их в
лучшем свете, полагая, что его сведения по этому вопросу уступают моим.