"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

складного ножа из общего бачка. Однако же он все время чувствовал себя не в
своей тарелке, старался всячески показать, что унижается только в силу
обстоятельств. Из всего этого можно было заключить, что среди рода
человеческого преобладает отнюдь не стремление к равенству, а, напротив,
желание усилить, насколько возможно, существующее неравенство, как
природное, так и придуманное.
В восемь часов мы изменили курс и легли севернее к острову
Хуан-Фернандес.
В этот день мы последний раз видели альбатросов, сопровождавших нас
большую часть пути вокруг мыса Горн. Эта птица интересовала меня еще по
книгам и особенно благодаря поэме Кольриджа[10], и я был ничуть ею не
разочарован. Мы поймали одну или двух на крючок с приманкой, который
буксировали за кормой. Большие, звучно хлопающие крылья, длинные ноги и
огромные глаза придают альбатросам странный вид. Лучше всего они смотрятся
на лету, но наиболее прекрасное зрелище являет собой альбатрос, которого я
видел спящим на воде во время штиля на крупной зыби. Не было даже легчайшего
бриза, и только длинные могучие валы накатывали один за другим. Мы заметили
белоснежную птицу прямо по курсу. Она спала на волнах, спрятав голову под
крыло, то поднимаясь на гребень волны, то медленно скользя вниз и исчезая в
гигантском провале. Некоторое время альбатрос не замечал нас, но шум воды
под форштевнем разбудил его. Он поднял голову, какое-то мгновение удивленно
смотрел на судно, потом распустил свои широкие крылья и взлетел.

Глава VI
ГИБЕЛЬ МАТРОСА

Понедельник, 19 ноября. Черный день в нашем календаре. В семь часов
утра, когда мы были на подвахте, нас разбудил крик: "Все наверх! Человек за
бортом!" Эти непривычные слова заставили дрогнуть сердце каждого, и,
поспешив на палубу, мы увидели, что бриг с обстененными парусами лежит в
дрейфе. Дело в том, что юнга, стоявший на руле, оставил штурвал, а плотник -
старый моряк, видя, что ветер совсем легкий, положил руль под ветер и
обстенил паруса. Вахта спускала шлюпку, и я выбежал как раз вовремя, чтобы
успеть прыгнуть в нее, когда она почти отвалила от борта. Лишь оказавшись на
необозримом просторе Тихого океана в небольшой шлюпке, я узнал, кого мы
потеряли. Это был Джордж Болмер, молодой англичанин, который, как я уже
говорил, был душой команды. Помощники капитана ценили его как умелого и
старательного матроса, а команда любила своего товарища за веселый и
добродушных нрав. Он полез наверх с блоком, бухтой фала, свайкой и бугелем,
чтобы закрепить строп на топе грот-мачты. Бол-мер сорвался с путенс-вант
правого борта и, не умея плавать, в тяжелой одежде, со всей этой сбруей
вокруг шеи, вероятно, сразу же пошел ко дну. Мы выгребли за корму в том
направлении, где он упал, и, хотя понимали, что нет никакой надежды, никто
не заговаривал о возвращении, и мы почти час работали веслами, не желая
смириться с мыслью о его гибели, в то же время не представляя, что же нам
делать. В конце концов мы повернули обратно.
Смерть всегда ошеломляет, и более всего на море. Когда человек умирает
на берегу, его тело хоть ненадолго остается с близкими и друзьями, но если
он падает за борт и тонет в море, это происходит столь неожиданно и
оказывается столь непостижимым, что производит впечатление чего-то