"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

городом. Плодородие почвы здесь таково, что о лучшем не стоит и мечтать,
климат не уступит никакому другому в мире, воды сколько угодно, ландшафт
отличается неописуемой красотой. К тому же и гавань отменно хороша и открыта
всего лишь одному неблагоприятному ветру, а именно с севера. И хотя грунт на
якорной стоянке здесь не из лучших, тем не менее я слышал лишь об одном
судне, которое было выброшено на берег. Это был мексиканский бриг, сорванный
с якорей за несколько месяцев до нашего прихода. Он потерпел крушение, и вся
команда, за исключением одного человека, погибла. Впрочем, это произошло
из-за небрежения или невежества капитана, который полностью вытравил весь
канат левого якоря, прежде чем отдать правый. "Лагода" из Бостона выдержала
тот же шторм вполне благополучно, даже не спуская брам-стеньг, ее якоря даже
не поползли. Кроме нас, в порту было только одно судно - маленькая
"Лориотта". Я часто посещал ее и хорошо узнал ее команду с Сандвичевых
островов. Один из них говорил немного по-английски, и от него я услышал
многое об их жизни. Сами островитяне прекрасно сложены и очень энергичны. У
них черные глаза и умные лица с темно-оливковым и даже медноватым оттенком.
Волосы тоже черные, но не вьются, как у негров. Они говорят без умолку, и в
кубрике у них всегда стоит невообразимый гам. Язык этих людей до крайности
гортанный и по первому впечатлению неблагозвучен, однако если привыкнуть к
нему, то уже не режет слух. Говорят, что он обладает и немалой
выразительностью. Островитяне часто прибегают к помощи жестов и весьма
возбудимы, отчего и разговаривают самыми громкими голосами. В воде они
чувствуют себя как рыбы и очень хороши в шлюпочном деле. Именно благодаря
этому их так много на Калифорнийском побережье, где почти во всех портах
приходится преодолевать прибой. Они также весьма проворны и сноровисты на
мачтах и в теплых водах ничем не уступят самым лучшим матросам-европейцам.
Но те, кто повидал их в деле у мыса Горн и в высоких широтах, говорят, что
при холодной погоде от них мало толку. Одеваются они так же, как и наши
моряки. Кроме этих островитян, на "Лориотте" было два англичанина,
отправлявших обязанности боцманов и следивших за такелажем. Один из них
навсегда сохранился в моей памяти как безупречный образец английского
моряка. Он начал плавать чуть ли не с детства и прослужил, как принято у
англичан, семь лет учеником. Ко времени нашего знакомства ему было года
двадцать четыре или двадцать пять. Он был высокого роста, но это бросалось в
глаза лишь тогда, когда он стоял рядом с кем-то другим, так как благодаря
широким плечам и объемистой грудной клетке он казался только немногим выше
среднего роста. Его мускулы заставляли вспомнить о Геркулесе, а его кулак -
это был "кулак матроса, где каждый палец что свайка, а каждый волос -
каболка троса". И при всем этом его улыбка была из приятнейших, какие мне
только доводилось видеть. На его лице, покрытом красивым коричневым загаром,
сверкали ослепительные зубы, а черные как вороново крыло, волнистые волосы
легко и свободно спадали ему на плечи. Что касается глаз, то он мог бы
продать их любой герцогине на вес бриллиантов благодаря особенному сиянию,
которое они излучали при каждом повороте головы и малейшем изменении силы
света, всякий раз получая новый оттенок, сохраняя, впрочем, свою черноту. В
отлакированной дочерна парусиновой шляпе, сдвинутой на самый затылок, из-под
которой выбивались длинные локоны и падали ему почти на глаза, в белых
полотняных брюках и такой же рубашке, в голубой куртке и с черным платком,
небрежно повязанным вокруг шеи, он являл собой прекрасный образец мужской
красоты. На его необъятной груди красовалась татуировка "Минуты прощания" -