"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

думать о том, что мы находимся во власти разнузданного и самодовольного
тирана; не мог не думать о той стране, куда мы попали; о продолжительности
нашего плавания и полном неведении относительно сроков возвращения на
родину. Как все-таки добиться правосудия для этих бедняков? Я поклялся, если
только представится возможность, сделать все, дабы отомстить за обиды и
облегчить страдания людей того сословия, с коими так надолго связала меня
судьба.
Следующий день был воскресенье. Как обычно, с утра мы драили палубу и
занимались прочими работами, а после завтрака отвезли капитана на берег, где
уже скопились шкуры, привезенные накануне. Капитан велел мне оставаться на
берегу около них. К вечеру, как он сказал, за ними придет шлюпка. Меня
оставили одного, и я провел на холме спокойный день, обедал же вместе с
тремя англичанами в их домике. К сожалению, там не оказалось книг и,
поболтав с ними и побродив вокруг, я начал тяготиться бездельем. Маленький
бриг, обитель столь многих наших тягот и страданий, стоял вдали, едва
различимый для глаз, и, кроме него, пустынность водной глади бухты нарушал
лишь небольшой безлюдный островок, совершенно лишенный растительности,
представлявший собой просто округлое глинистое возвышение. Однако он не был
лишен романтической привлекательности, ибо на самой его вершине были
захоронены останки некоего англичанина, капитана маленького купеческого
брига, который скончался во время стоянки в этом порту. Здесь, среди
запустения, покоился человек, умерший и похороненный вдали от друзей и
близких, и, будь это место обыкновенным кладбищем, я не видел бы во всем
этом ничего примечательного, но одинокая могила удивительно гармонировала с
безжизненным обликом всего окружающего. Это было единственное место в
Калифорнии, произведшее на меня впечатление, не лишенное поэтичности. К тому
же поговаривали, что несчастный был отравлен (никто даже не удосужился
произвести расследование) и предан земле без обряда и молитвы. Как мне
рассказали, помощник, который был вне себя от радости, что человек убрался с
его дороги, поспешно доставил тело покойного на вершину холма и предал его
земле, не произнеся ни слова молитвы.
К концу дня я уже начал озабоченно поглядывать на море и наконец
заметил на воде пятнышко, которое двигалось к берегу; вскоре я различил
капитанскую шлюпку. Значит, шкуры грузить не будут. На берег сошел капитан и
с ним матрос, державший в руках мой бушлат и одеяло. Капитан, хотя и был в
весьма мрачном настроении, спросил, есть ли у меня еда, и велел мне
соорудить из шкур укрытие - мне предстояло оставаться здесь на ночь за
сторожа. Я сумел улучить минуту, чтобы расспросить матроса.
- Ну, как там на бриге?
- Ничего хорошего. Каторжная работа и ни единого человеческого слова.
- Как! Вы целый день работали?
- Вот именно! Теперь у нас нет воскресений. В трюме перевернули
буквально все - от носа до кормы и от ватервейса до кильсона.
Ужинать я опять пошел в дом. Были все те же бобы (они употребляются
калифорнийцами в пищу постоянно, и, умело приготовленные, это лучшие бобы в
мире), кофе из прожаренных зерен пшеницы да сухари. После еды англичане
достали колоду замусоленных испанских карт и при свете сальной свечи сели
играть в излюбленное "тридцать одно". Я оставил их и соорудил себе из шкур
бивуак. Уже совсем стемнело, бриг полностью исчез из виду, и, кроме тех
троих, в доме на лигу вокруг не было ни одной живой души. Койоты[22] (дикие