"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

животные, нечто среднее между лисой и волком) подняли своеобразный громкий
вой, а две совы - по одной на каждом из двух отдаленных мысов, что
выдавались в бухту по обе стороны холма, - по очереди подавали свой
отвратительный голос. Я и раньше слышал по ночам эти гнетущие звуки, но не
понимал, от кого они исходят, пока вышедший из дома человек не объяснил, что
это кричит сова. Трудно представить себе среди ночного одиночества более
меланхоличный и щемящий душу звук. Почти до самого утра они вели перекличку,
нарушаемую лишь визгливым лаем койотов, которые подходили совсем близко к
моему ночлегу, и я, естественно, не испытывал от этого большого
удовольствия. Утром, еще до восхода солнца, к берегу подвалил баркас и
забрал шкуры.
Мы простояли в Сан-Педро около недели, занимаясь погрузкой и другими
делами, которые вошли теперь в круг наших постоянных обязанностей. Я провел
на холме еще один день, но на сей раз мне посчастливилось отыскать в углу
дома часть вальтер-скоттовского "Пирата", хотя, к великому огорчению, текст
обрывался на самом интересном месте, и пришлось вернуться к моим береговым
знакомцам, от которых я узнал много интересного про обычаи этой страны,
расположение гаваней и т. п. Как мне рассказали, здешняя бухта весьма
небезопасна при зюйд-остах. Шторм, заставший нас в Санта-Барбаре, бушевал
здесь с такой силой, что буруны начинались за лигу от бухты, и она была
сплошь покрыта пеной, а сами волны перекатывались через остров Мертвеца.
Стоявшая здесь "Лагода" снялась при первых признаках опасности, и с такой
поспешностью, что оставила в гавани свой баркас, стоявший на якоре. Это
суденышко продержалось несколько часов, то и дело вставая на волне почти
вертикально, но к вечеру лопнул якорный канат, и баркас вышвырнуло далеко на
береговой песок.
На "Пилигриме" все шло по заведенному порядку, каждый старался
держаться как можно незаметнее, однако нашему душевному равновесию, по всей
очевидности, подошел конец. "У каждой собаки свой праздник, наступит и мой
черед" - это и подобные изречения можно было услышать время от времени, но
никто не заговаривал даже о приблизительном сроке возвращения, а если
кто-нибудь из матросов и вспоминал Бостон, ему неизменно отвечали: "Бостон?
Да если тебе вообще доведется увидеть его, можешь считать себя
счастливчиком. Уж лучше зашейся в парусину, не забудь пару железяк в ноги -
и становись-ка на мертвый якорь в этой Калифорнии!" Или еще что-нибудь в
этом роде: "Пока доберешься до Бостона, шкуры протрут тебе плешь, все
жалованье уйдет на одежду, и для парика не останется и цента".
О порке почти не вспоминали. Если же кто-нибудь ненароком касался этой
темы, остальные с деликатностью, которой я никак не ожидал от этих людей,
неизменно прерывали его или же переводили разговор на другое. А отношение
обоих наказанных друг к другу заслужило бы восхищение в высших сферах. Сэм
знал, что Джон пострадал исключительно из-за него, и часто повторял, что
если бы высекли только его, то и говорить было бы не о чем. Но Джон ни
словом и ни делом никогда даже не намекнул товарищу по несчастью, что попал
под плетку, пытаясь помочь ему. Оба они открыто говорили, что рассчитывали
на помощь голландца Билла и Фостера, но ничего не ожидали от нас со
Стимсоном. Хотя мы и выражали сочувствие, возмущаясь зверством капитана, но
вовсе не были уверены, что все кончится только разговорами, и поэтому
старались держаться от остальных подальше, когда заходили такие речи, лишь
обещая свое содействие после возвращения на родину[23].