"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

Заполнив все свободные помещения судна шкурами, мы вышли в Сан-Диего.
Ни при каком другом маневре настроение команды не проявляется лучше, чем во
время снятия с якоря. Там, где все делается "с желанием", матросы взбегают
наверх, как кошки, паруса отдаются в одно мгновение; каждый наваливается изо
всех сил на свою вымбовку, шпиль быстро крутится под громкие крики:
"Навались! Навались сильней! А ну, ребята, веселей!" Теперь всякая работа
шла со скрипом. Никто ни лез из кожи вон, а якорный канат еле-еле полз
вокруг шпиля. Старший помощник истощил весь свой запас служебного
красноречия, выкрикивая: "Навались дружно! А ну, ребята, пошевеливайся!
Навались еще!", но понапрасну. Никто не хотел надрывать спину, следуя его
призыву, и когда был заведен лопарь кат-талей и вся команда, включая кока и
стюарда, навалилась, чтобы взять якорь на кат, то вместо того, чтобы
затянуть бодрое шанти "Пошел, ребята, веселее!", которое обычно все
подхватывают хором, мы долго, не издавая ни звука, тяжело выхаживали шпиль.
А так как, по словам матросов, шанти стоит десяти человек, якорь выходил на
кат-балку еле-еле. "Запевай "Веселых ребят", - просил старший помощник, но
нам было не до "Веселья", и мы работали без песен. Капитан молча вышагивал
по юту. Он, конечно, заметил перемену, но с точки зрения службы придраться
было не к чему.
Дул легкий попутный ветер, мы не спеша шли на юг, держась на
достаточном удалении от берега. Вдали вырисовывались две сверкавшие белизной
миссии. Одна из них, Сан-Хуан-Капистрано, возвышалась на вершине холма, под
которым суда иногда становились на якорь, чтобы взять шкуры. На второй день
при заходе солнца прямо перед нами открылся высокий лесистый мыс, скрывавший
маленькую гавань Сан-Диего. Здесь мы заштилели на всю ночь, однако следующим
утром, в субботу 14 марта, когда задул легкий бриз, мы, обогнув мыс, вышли к
самой гавани, представляющей собой скорее устье небольшой речки, чем залив.
Всем хотелось получше рассмотреть это новое место. Цепь высоких холмов,
поднимавшихся от самого мыса (мы оставили его слева), защищала порт с севера
и запада и уходила в глубь материка, насколько охватывал глаз. С других
сторон берег был низкий и зеленый, но без деревьев. Вход в гавань настолько
узок, что двум судам тут и не разминуться. Течение очень быстрое, а фарватер
проходит вблизи каменистого мыса, так что судно, следуя мимо, едва не
касается его бортами. В пределах видимости не было никаких признаков города,
зато на ровном песчаном берегу, в кабельтове от которого стояли на якорях
сразу три судна, виднелись четыре больших строения, обшитых грубыми досками,
наподобие тех амбаров, которые используются в Бостоне для хранения льда. Это
были склады шкур. Вокруг них возвышались кипы шкур и сновали люди в красных
рубахах и больших соломенных шляпах. Что касается судов, то в одном из них -
короткой неуклюжей бригантине - мы распознали хорошо известную нам
"Лориотту", а другое, с острыми обводами, наклонными мачтами и
свежепокрашенное, сверкающее в лучах утреннего солнца, было "Аякучо", на
гафеле у которого красовался кроваво-красный флаг с крестом св. Георгия.
Третье же оказалось большим судном со спущенными брам-стеньгами и снятыми
парусами. Все оно выглядело порыжевшим и запущенным после двухлетнего
"таскания" шкур. Это была "Лагода". Мы приблизились к ней, подхваченные
быстрым течением, дали слабину якорной цепи и взяли марсели на гитовы.
Раздалась команда: "Отдать якорь!", однако то ли судно имело слишком большой
ход, то ли не было вытравлено достаточно каната, но оно не остановилось.
"Трави канат!" - зарычал капитан, но это тоже не помогло, и "Пилигрим" всем