"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

предстояло жить несколько месяцев.

Глава XIX
САНДВИЧЕВЫ ОСТРОВИТЯНЕ

Происшедшая в моей жизни перемена была столь же полной, сколь и
неожиданной. В одно мгновение меня превратили из матроса в бичкомбера[30],
берегового заготовителя. И надо сказать, что новизна и относительная
независимость этой жизни имели свою приятную сторону. Наш склад представлял
собой большое строение из неотесанных досок и мог вместить сорок тысяч шкур.
В одном углу была отгорожена тесная каморка с четырьмя койками, где нам
предстояло жить; полом каморки служила сама мать-земля. Тут же помещался
стол и ящик, где хранились котлы, ложки, тарелки и прочая утварь. Для
освещения в стене была прорезана узкая щель. Нам оставалось только
расставить свои сундуки, бросить на койки матрасы и одеяла - и переселение
было закончено. Наверху, над нашими головами, была еще одна комнатка, в
которой жил сам мистер Рассел (одно время помощник капитана на "Пилигриме"),
заведовавший всем складом. Там он принимал пищу и почивал (что составляло
основные его занятия) в величественном уединении. Юнгу Сэма сделали коком, а
я вместе с великаном-французом Николя и четырьмя сандвичанами должен был
заниматься шкурами. Сэм, Николя и я жили в комнатушке, островитяне же обычно
спали в своей печи, хотя работали и ели вместе с нами. Николя был самым
крупным из всех виденных мною людей. Судно, на котором он попал в эти места,
потерпело крушение, и теперь Николя нанимался работать со шкурами. Он был
многим выше шести футов и так широк в кости, что его вполне можно было
показывать за деньги. Но самым примечательным в его фигуре были ноги: из-за
их величины он не мог найти для себя в Калифорнии подходящих башмаков, и ему
пришлось послать заказ в Оаху. Он рассказал мне, как однажды тонул на
американском бриге у Гудвин-Сэндса, и когда их спасли, то его отправили в
Лондон к американскому консулу полуодетого и без обуви, так что ему пришлось
в январе щеголять по улицам в одних чулках, пока консул не позаботился,
чтобы для него сшили башмаки по мерке. Физическая сила этого человека
соответствовала его комплекции, впрочем, как и его невежество, "он был силен
как бык и умен как бык". Николя не умел ни читать, ни писать. Он попал на
море с детских лет и на каких только судах не служил: на военных кораблях,
"купцах", каперах и даже невольничьих. Однажды, когда мы сошлись ближе, он
сообщил мне по секрету, что ему приходилось заниматься делами и похуже
торговли живым товаром. Николя был в Чарльстоне (Южная Каролина) под судом,
и его могли повесить. Хотя его и оправдали, но он до того перепугался, что
никогда больше не рисковал сунуть свой нос в Штаты. Мне так и не удалось
убедить его, что человека не судят дважды за одно дело. Он только твердил
свое: если порядочного моряка раз пощадили буруны, то он не станет снова
рисковать своими "шпангоутами"[31].
Хотя я и познакомился с историей его жизни, однако никогда не испытывал
перед ним страха. Мы прекрасно ужились вместе, и, несмотря на то что француз
был намного старше меня и сильнее, он выказывал мне явное уважение по
причине моей образованности и происхождения, чего и следовало ожидать от
европейца из низших слоев. "Будем с тобой приятелями, - обычно говаривал
он, - ведь ты все равно дойдешь до капитана и будешь тогда гонять меня!"
Так, держась друг друга, мы прекрасно управлялись и с нашим начальником,