"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

одно мгновение. Однако железные дороги и пароходы, изображенные в некоторых
из бывших у меня газет, вызывали величайшие трудности. Назначение шпал,
рельсов, устройство вагонов они понимали без особого труда, однако сам
принцип движения, проистекающего от действия пара, им никак не давался.
Однажды для наглядности объяснения я даже прибегнул к помощи кастрюль на
камбузе, но неудачно - скорее в этом было виновато мое собственное
невежество, чем непонятливость учеников. Такие же трудности возникли и с
пароходами, и здесь я ограничился только сведениями о скорости этих
последних, ибо мог восполнить недостаточность знаний лишь пересказом фактов.
В этом меня поддержал Том, который побывал в Нантакете и видел там
пароходик, ходивший в Нью-Бредфорд. Мне было всегда странно слушать рассказы
Тома об Америке, ведь бедняга, дважды обойдя Горн, так ничего и не увидел,
кроме Нантакета.
Карта мира, которую я как-то показал им, завладела их вниманием на
много часов. Те, кто умел читать, выискивали разные точки на карте и
спрашивали о расстояниях между ними. Помню, как меня позабавил вопрос,
заданный Надеждой. Указав на большие белые пятна около полюсов, которыми
обозначают то, что еще не исследовано, он спросил: "Пау?" ("Конец? Ничего
нет?")
Способ наименования улиц и нумерации домов был им вполне понятен. Все
они очень хотели побывать в Америке, но боялись идти вокруг Горна, так как
сильно страдают от холода и наслышались страшных рассказов от тех, кому
пришлось испытать это.
Они часто курят, хотя и понемногу зараз, и пользуются трубками с очень
большими чубуками и короткими мундштуками, а то и вовсе без них. Раскурив
трубку, они глубоко затягиваются, набирают как можно больше дыма в легкие и,
раздувая щеки, медленно выпускают его через рот и ноздри. Затем трубку
передают соседу, так что одной порцией табака могут наслаждаться с полдюжины
курильщиков. Сандвичане никогда не делают коротких и быстрых затяжек, как
европейцы; одной "затяжки Оаху", как называют такой способ курения моряки,
хватает обычно на час-два, пока кто-нибудь еще не зажжет трубку, и тогда она
опять идет по кругу. На калифорнийском берегу у каждого канаки всегда при
себе трубка, кремень, огниво, трут, небольшой запас табака и матросский нож.
Спички в то время еще не вошли в употребление, и, я думаю, их не было ни на
одном калифорнийском судне.
Но что поражает в канаках больше всего, так это их манера петь. Они
низко и гортанно выводят монотонную мелодию, причем губы и язык остаются
почти неподвижными, и звуки, по всей видимости, модулируются только в
гортани. Мотив весьма односложен, а слова песни, насколько я мог судить,
чистая импровизация. Обычно поется о людях и предметах, которые вокруг них;
канаки прибегают к такой манере пения, если не хотят, чтобы их поняли чужие.
Это им удается очень хорошо, ибо, даже обратившись весь в слух, я не мог
разобрать при этом ни единого слова. Я часто слушал, как мистер Маннини,
который считался у них самым знаменитым импровизатором, тянул песню по
целому часу, когда ему случалось работать среди англичан и американцев. По
возгласам и смеху сандвичан, работавших поодаль, было очевидно, что он
распевал про тех, кто находился рядом с ним. Канаки - большие насмешники и
превосходные мимы. Часто они обнаруживали в нас и тут же воспроизводили
такие особенности поведения, о которых мы даже не подозревали сами.
Таковы были люди, с которыми мне предстояло провести несколько месяцев