"Джеймс Патрик Данливи. Франц Ф " - читать интересную книгу автора

в том, чтобы подойти к окну, распахнуть его и, облокотившись о подоконник,
взглядом окинуть улицу внизу и мастерскую портного напротив. Вся жизнь и
состоит из тысяч вот таких же дней. Как в школе, когда на улице весна под
синим небом.
По мере того как утро вырастает в полдень, ему приносят желтоватые
листы бумаги с множеством цифр. Строчка за строчкой скользит над ними его
перо, отмечая те статистические данные, между которыми усматривается связь,
и выписывая их в отдельную таблицу. Потом из этой таблицы составят еще
таблицы. И наконец по ним, в кабинете на верхнем этаже, люди, наделенные
властью, будут что-то решать.
Жизнь в офисе уединенная. Изредка кто-то из двух-трех знакомых на
минуточку заглянет поболтать сквозь приоткрытую дверь. И ощущение такое,
будто на лицах у них написано: а ну, кто кого. Но он осаживал их взглядом, и
они скрывались; пробормотав остроту, удалялись по коридору к сотрудникам
рангом повыше. И оставалась неловкость - будто они сговорились выжить его,
лишить работы.
Есть, правда, проблемы поважнее, чем потерять работу. Вот уже много лет
Франца волновало, как бы завести интрижку с женщиной. Что-нибудь типа для
меня нет тебя прекрасней. Начало выходило довольно бодрым. Его рубашка,
белье и льняной костюмчик - все прямо из-под утюга, чистое и хрустящее.
Специально для этих вечеров в печально голубеющей прохладе. Его девушка
высока, благоуханна и, может быть, принадлежит к обществу. Своим согласием с
ним встретиться она уже серьезно подорвала оборону. Он был уверен, что
имеется секрет - как подступаться к женщине, какой-то код, отпирающий
целомудрие. Сперва звонишь - пойдем послушаем квартет, играют Баха. Днем
посылаешь ей цветок, - и тот, когда появишься под вечер, приколот к платью,
уже поникший. Увядшая трехдолларовая увертюра.
Непременной частью этих свиданий была поездка на такси вдоль
травянистого откоса берега Чарльз-ривер. В изумлении от ее прелестного
платья. Сидя прямо и напряженно, показывать достопримечательности. Как много
в его жизни было попыток организовать обстановку для соблазнения. Вырвать
жертву из лап семьи, водворить в уединение своей квартиры, пустой, если не
считать тараканов. И никаких приятелей, которые могли бы заявиться, сорвать
весь поединок. Но на его предложение после концерта зайти к нему пить кофе в
ответ всегда звучала просьба проводить ее домой. Что он и выполнял, с
должной благонадежностью доводя до дверей, приподнимая шляпу, кланяясь,
желая доброй ночи. И вот закрыта дверь - уход; вздох облегчения почти
касается его затылка.
В такие вечера лавка на Элдерберри-стрит становилась логовом
обреченного. И нечем чары тьмы развеять. Разве что встать под душ или за
тараканами погоняться. Ну, выйдешь, пройдешь мимо бара - зайти, что ли,
выпить, но - дым, внутри у всех угроза на угрюмых лицах, и купишь кварту
пива в магазине на углу. Там продавец безошибочно его обсчитывает на два
цента. И каждый раз один и тот же ритуал: ах да, простите, - и неохотно, по
одной, обе монетки падают в его раскрытую ладонь.
Субботним утром после такой кошмарной пятницы Франц в рубашке и при
галстуке шлепает мимо тюрьмы к реке, купив в аптеке "Нью-Йорк таймс". По
Чарльз-стрит, мимо кирпичной, покоем веющей стены, за которой, должно быть,
такое утешение думать о том, как хорошо снаружи. За занавешенными окнами
напротив длинные женщины с лошадиными лицами шепчут из сумрака мужьям: