"Софрон Петрович Данилов. Бьется сердце (Роман) " - читать интересную книгу автора

вся жизнь скрестилась.
Он верно рассудил: если братцы-убийцы ещё живы, то где им и быть, как
не среди самых отпетых?
Дед за эти годы стал сибирской легендой - о нём не только в газетах
писали, о нём и песни слагали. Он был громкий, бровастый, белозубая улыбка
сверкала в его косматой седеющей бороде.
В Иркутске это было. Они обнялись, как родные - комдив и пулемётчик,
два дюжих медведя.
- Ай да Левин, аи, молодец! Вот угодил! Прямо сказать, как подарок ты
мне.
На кожане у Деда посвёркивал новенький, тогда ещё невиданный орден
боевого Красного Знамени. Вокруг Левина теснились знакомые и дорогие лица,
Левина тискали, что-то кричали в самое ухо, и сам он что-то кричал.
Знаменитый отряд Каландаришвили только что прибыл маршем из Приамурья.
Теперь ему предстояла труднейшая из всех кампаний - поход в Якутию. Подонки
белогвардейщины, загнанные на якутскую окраину и обречённые, метались там
по просторной земле, от улуса к улусу, зажигали костры контрреволюции,
надеясь раздуть их, покрыть пламенем мятежа всю Сибирь.
Не сразу спохватилась революционная власть, было упущено дорогое
время, и теперь якутский нарыв настолько созрел, болезнь так пошла вглубь,
что никто уже не мог поручиться, как повернётся дело завтра. Особенно если
учесть, что и на Дальнем Востоке, в монгольских степях ещё клубились такие
же мрачные тучи вооружённой контрреволюции.
И ещё раз, ещё на одном примере, революция убедилась в мудрости своего
вождя. Никто в те дни не почувствовал так остро опасности, нависшей над
многострадальной Якутией, как Ленин в далёкой Москве. "Чрезвычайно
серьёзная опасность", - настаивал он. Сиббюро ЦК РКП(б) заверило тогда
Ленина, что указания его будут выполнены со всей неуклонностью.
Каландаришвили и его бойцам - лучшим из всех, кто в те времена носил
оружие, - был отдан приказ готовиться в якутский поход. Сам Ленин посылал
их на подвиг. И выполнить приказ им предстояло именно под командой Деда,
который видел Владимира Ильича, пожимал ему руку, беседовал с ним!
Вечерами у огня они дымили табаком, и Дед снова и снова повторял во
всех подробностях, как он ездил в Москву, как был принят Владимиром Ильичём
в Кремле, что тот спросил, что Дед ответил и какое при этом было лицо у
Ленина. Слушая Деда, Всеволод видел себя на его месте, - то же казалось и
другим бойцам.
Вот встал Владимир Ильич, идёт навстречу. Вот пожимает руку каждому
партизану, рассаживает в глубокие кожаные кресла. Голос у него глуховатый,
пальцы крепкие.
Когда Дед сказал Владимиру Ильичу: "Восемнадцать национальностей в
моём отряде", Ленин даже встал со стула, возбуждённо заходил по комнате.
"Восемнадцать национальностей! Скажите пожалуйста, восемнадцать... Вот наша
сила! Таких нас, сжатых в кулак, кому одолеть? Никому!"
И снова расспросы: как относится к красным средний крестьянин? В чём
нуждаются молодые ревкомы? Что требуется от Москвы? Когда прощались, Ленин,
держа за руку Каландаришвили, сказал слова, которые вскоре узнала вся
Сибирь: "Я верю в вас, уважаемый сибирский Дедушка!"
Никогда, как в эти дни перед походом, не были так близки сердцу
суровые слова: "Это есть наш последний и решительный бой". Потому что