"Джеральд Даррел. Гончие Бафута" - читать интересную книгу автора

спесь когда угодно: надо было только легонько щелкнуть их пальцем по носу, и
они тут же виновато съеживались, точно вот-вот покраснеют от смущения, и
глядели на меня умоляющими глазами.
Я построил для моих сухолисток большую удобную клетку, и они прекрасно
там устроились; впрочем, заботясь об их здоровье, я разрешал им каждый день
выходить на прогулку в сад. Правда, когда животных стало больше, у меня
оказалось столько работы, что я уже не мог стоять и ждать, пока мои
аристократки - голубая кровь - надышатся воздухом; к большому их
неудовольствию, прогулки пришлось сократить. Но однажды я случайно нашел для
них сторожа, на чье попечение мог спокойно их оставлять, не прерывая работы.
Этим сторожем оказалась красная мартышка Балерина.
Балерина была на редкость ручная и очень деликатная обезьяна, и она
живо интересовалась всем, что происходило вокруг. Когда я впервые выпустил
сухолисток на прогулку поблизости от того места, где была привязана
Балерина, обезьяна уставилась на них как завороженная: она встала на задние
ноги и всячески выворачивала шею, стараясь не упустить их из виду, пока они
важно шествовали по саду. Через десять минут я вернулся в сад поглядеть, как
там мои жабы, и обнаружил, что обе они подошли прямо к обезьяне. Балерина
сидела между ними на корточках, нежно их гладила и громко что-то бормотала
от удивления и удовольствия. У жаб вид был до смешного довольный, они сидели
на шевелясь: эти ласки явно доставляли им удовольствие.
После этого я каждый день выпускал жаб возле того места, где была
привязана Балерина, и она за ними присматривала, пока они бродили вокруг.
Завидев их, обезьяна вскрикивала от восторга, потом нежно их поглаживала до
тех пор, пока они не оставались лежать подле нее без движения, как
загипнотизированные. Если они отходили чересчур далеко и могли скрыться в
густом кустарнике на опушке сада, Балерина ужасно волновалась и звала меня
пронзительными криками, стараясь дать мне знать, что ее подопечные убегают и
я должен поскорее поймать их и принести обратно к ней. Однажды она позвала
меня, когда жабы забрели слишком далеко в поле, но я не услышал, и, когда
позднее спустился в сад, обезьяна истерически металась на привязи, натянув
веревку до отказа и отчаянно кричала, а жаб нигде не было видно. Я отвязал
обезьяну, и она тотчас повела меня к густым кустам на краю сада; там она
очень скоро нашла беглянок и припала к ним с громкими радостными криками.
Балерина ужасно привязалась к этим жабам. Видели бы вы, как нетерпеливо
она здоровалась с ними по утрам, как нежно гладила и похлопывала, как
волновалась, когда они забредали слишком далеко, - это было поистине
трогательное зрелище! Она только никак не могла понять, почему у них нет
шерсти, как у обезьяны. Она трогала пальцами их гладкую кожу, пыталась
раздвинуть несуществующую шерсть, и на ее черном личике явственно читалась
тревога; порой она наклонялась и начинала задумчиво лизать им спину.
Впрочем, довольно скоро их безволосые спины перестали ее тревожить и она
обращалась с ними нежно и любовно, как с собственными детенышами. Жабы на
свой лад тоже привязались к обезьяне, хоть она порой и унижала их
достоинство, а это им бывало не по нраву. Помню, однажды утром я их выкупал,
что доставило им немалое удовольствие, а по дороге через сад домой к их
мокрым животам прилипли мелкие щепочки и комья земли. Это очень огорчило
Балерину, ей хотелось, чтобы ее любимцы были всегда чистенькие и аккуратные.
И вот я застал такую картину: обезьяна сидела на солнышке, задние ноги ее,
как на подставке, покоились на спине одной жабы, а другая сухолистка