"Джеральд Даррел. Гончие Бафута" - читать интересную книгу автора

попалась очень большая тростниковая крыса, животное, известное африканцам
под именем траворезки, что очень точно передает его повадки: своими
большими, отлично развитыми резцами траворезка проходит по лугам, да и по
засеянным полям, как косилка. В длину она два с лишним фута и покрыта грубой
коричневой шерстью. Мордочка круглая, как у бобра, маленькие уши плотно
прижаты, хвост толстый, безволосый, и большие лапы, тоже безволосые. Она,
видно, до полусмерти испугалась меня, и я не стал подходить ближе, пока не
подоспели охотники, - боялся, как бы она все-таки не вырвалась из сетей.
Крыса лежала и судорожно вздрагивала, а порой дергалась, пыталась подскочить
в воздух и всякий раз при этом отчаянно взвизгивала. Я изрядно встревожился
- вдруг у нее сейчас будет разрыв сердца? Только много позднее, когда я
поближе познакомился с тростниковыми крысами, я узнал, что такой истерикой
они встречают все новое, непривычное, вероятно, в надежде испугать или
смутить врага. А на самом деле тростниковая крыса - животное отнюдь не из
робких и не замедлит впиться своими огромными резцами вам в руку, если вы
позволите себе с ней какую-либо вольность. Я оставался на почтительном
расстоянии до тех пор, пока не подошли охотники; тут мы общими усилиями
извлекли крысу из сети.
Когда ее вытащили и стали сажать в крепкий мешок, крыса вдруг отчаянно
подпрыгнула у меня в руках: я сжал ее покрепче, и, к моему удивлению, у меня
в пальцах остался большой клок шерсти. Наконец мы надежно засунули
траворезку в мешок, а я сел и принялся рассматривать шерсть, которую
невольно сорвал с моей упитанной пленницы. Шерсть оказалась длинной и
довольно жесткой, похожей на грубую щетину; корни у нее, видно, очень
слабые: чуть потянешь - и лезет клочьями. Заново отрастает она очень
нескоро, и, так как лысую тростниковую крысу никак нельзя назвать
красавицей, обращаться с ней приходится в высшей степени осторожно.
Поймав тростниковую крысу, мы медленно двинулись дальше по долине,
время от времени расставляя сети и обшаривая подозрительные кусты и
подлесок. Когда стало ясно, что больше тут нечем поживиться, мы свернули
сети и направились к большому холму в полумиле от долины. Холм этот был на
редкость правильной формы, и мне на ум тотчас пришел курган, под которым
похоронен какой-то исполин, что бродил по этой равнине в давно минувшие
времена: на самом верху возвышалась груда каменных глыб, каждая величиной с
дом - казалось, будто здесь воздвигнут памятник. В узких расщелинах и
просветах между глыбами росли чахлые деревца, стволы их были изогнуты и
скручены всеми ветрами, но на каждом светилась гроздь ярко-золотистых
плодов. В высокой траве у подножий деревьев виднелись фиолетовые и желтые
орхидеи, а местами эти огромные камни покрывал толстым ковром какой-то густо
разросшийся вьюнок, с его стеблей свисали колокольчики цвета слоновой кости.
Эти вздыбленные скалы, яркие цветы и причудливо изогнутые деревья являли
собой удивительное зрелище на фоне багряно-голубого предвечернего неба.
Мы забрались на холм и уселись на корточках в тени камней среди высокой
травы, чтобы перекусить. Кругом сколько хватал глаз простирались горные
луга, цветы и трава колыхались на ветру, краски их сверкали и переливались,
поминутно изменяясь. Гребни холмов из бледно-золотых постепенно становились
белыми, а долины были нежного зеленовато-голубого цвета и местами темнели,
когда над ними торжественно проплывало кучевое облако и тянуло за собой
лиловую тень. Прямо перед нами в небе отчетливо вырисовывалась цепь тонко
очерченных гор, их подножие почти скрывала россыпь огромных валунов