"Джеральд Даррел. Звери в моей жизни" - читать интересную книгу автора

мордочку, готовясь к новому выпаду. Вскоре от яйца даже влажных пятен не
осталось, но песцы еще долго облизывались и придирчиво обнюхивали носы друг
друга. И когда я пошел дальше, меня с надеждой и нетерпением провожали пять
пар янтарных глаз: не появится ли из ведра еще одно яйцо? После этого случая
я повадился ходить на одну ферму поблизости и под прикрытием живой изгороди
таскать куриные яйца для моих песцов. И если до тех пор они, когда я входил
в вольер для уборки, начинали тревожно метаться по кругу, прижимаясь к
ограде, то теперь очень быстро стали совсем ручными.
Меня немало смущало то обстоятельство, что песцы не издавали почти
никаких звуков. Говорю почти, потому что однажды я все-таки услышал их
голоса, и это было так красиво и необычно, что мне хотелось бы послушать эти
звуки снова - в отличие от звуков, издаваемых большинством других животных.
Дело было утром, я приближался к прикрывающей песцовый вольер сосновой роще,
и вдруг мое внимание привлекли странные пронзительные, переливистые крики.
Похоже на чаек, однако я не видел кругом никаких птиц. Енотовидные собаки,
мимо которых я только что прошел, тут явно ни при чем... А причудливая
мелодия продолжала звучать то громче, то слабее, то совсем близко, то словно
несомое ветром далекое эхо. И как же я удивился, когда, подойдя к вольеру
песцов, обнаружил, что это они исполняли необычную песню. Выстроившись в
кружок около калитки - тонкие ноги широко расставлены, голова запрокинута,
пасть раскрыта,- они с отсутствующими золотистыми глазами выводили дикие
птичьи трели. Ели они в этот день не жаднее обычного, и причина столь
неожиданного и приятного для слуха концерта песцов так и осталась для меня
загадкой.
Прочитав о том, как во время одной арктической экспедиции в 1875 году
было установлено, что перед долгой полярной ночью, когда охота мало что
дает, песцы прячут про запас среди камней убитых леммингов, я тотчас решил
проверить, делают ли мои песцы что-нибудь в этом роде. До тех пор я, сколько
ни смотрел под сухими листьями и среди корявых корней бузины, не видел у них
никаких запасов. Но вот наступили холода, и однажды утром я обнаружил
небрежно зарытое в куче сухих листьев мясо. Оно было довольно свежим, но,
продолжая поиск, я в разных уголках вольера нашел еще пять ловко спрятанных
кусков, и некоторые из них потемнели от гниения. Из чисто гигиенических
соображений пришлось их убрать, но пока длилась холодная погода, песцы
продолжали понемногу запасать корм.
С енотовидными собаками дружба наладилась быстрее, так как все они были
отъявленными обжорами. Старшая самка, хотя и стала брать корм у меня из рук,
вольностей не допускала, зато ее дочь, по имени Уопс (совершенно непонятное
для меня сокращение), испытывала к человеку огромную симпатию - при условии
что он приносил что-нибудь для заполнения постоянно терзавшей ее пустоты в
желудке. И вскоре достаточно было подойти к ограде и покликать, как из
кустов высовывалась маленькая живая мордочка с блестящими глазами и Уопс
враскачку трусила ко мне. Конечно, обидно сознавать, что ее прельщал кусок
мяса в моей руке, а не перспектива дружеской беседы. Но чтобы я не счел ее
неблагодарной, она всегда задерживалась на минутку после того, как мясо было
съедено.
На первый взгляд Уопс с ее черно-белой мордой и развалистой походкой
сильно смахивала на барсука, однако тело ее было намного крупнее барсучьего,
и лохматый хвост почти не уступал ему длиной. Мордочка, как я уже сказал,
черно-белая, а туловище, хвост и ноги одеты пестрой, рыжевато-буро-седой