"Джеральд Даррел. Звери в моей жизни" - читать интересную книгу автора

шерстью. Волосы - длинные, блестящие; недаром в Японии, где водятся дикие
енотовидные собаки, шкуры их пользуются большим спросом. Да и мясо высоко
ценится, но Уопс казалась мне слишком очаровательной, чтобы рука поднялась
ободрать ее и съесть.
Дикие енотовидные собаки ведут преимущественно ночной образ жизни; это
подтверждалось поведением родителей Уопс: днем выманить их из логова можно
было только щедрыми подачками. Зато Уопс всегда была начеку и трусила вокруг
кустов в надежде, что явится кто-либо и принесет что-нибудь съедобное. Вот о
ком вполне можно сказать, что она жила ради еды, а не ела ради жизни.
Меня-то это вполне устраивало, ведь не будь у нее подобного пристрастия к
еде, я не смог бы так долго беседовать с ней и так близко ее наблюдать. Уопс
воспринимала мои гастрономические приношения как обязательную пошлину, и я
охотно платил, хотя меня изрядно беспокоил ее аппетит, потому что обхват
Уопс чуть ли не превосходил ее длину.
Только однажды Уопс ополчилась на кормившую ее руку. Досадно, что рука,
вернее нога принадлежала мне, но я сам был во всем виноват. Задумав
похвастаться своей питомицей, я привел к вольеру небольшую группу
посетителей. Сперва покормил Уопс через просветы в ограде, потом решил для
разнообразия войти на участок в взять ее на руки, чтобы показ был нагляднее.
И не верьте тому, кто скажет, будто я сделал это потому, что среди зрителей
находилась прехорошенькая девушка. Так или иначе, Уопс отнеслась ко мне с
подозрением. Она привыкла, что каждое утро я вхожу в вольер для уборки, но
дважды в день вторгаться в ее обитель - это было уже чересчур. Живо
управившись с последним куском мяса, она с озабоченным видом двинулась в мою
сторону. И так как я не отстранился, чтобы пропустить жаждущую покоя Уопс в
ее конуру, она подошла вплотную, сделала выпад вбок и оставила на моей
голени визитную карточку в виде аккуратных отметин своих зубов. За оградой
раздались крики ужаса. Уопс стояла у моих ног и воинственно глядела на меня.
Я понимал, что она вовсе не озлоблена. Просто я мешал ей пройти, и она
простейшим доступным ей способом дала мне понять, чтобы я посторонился.
Дескать, вольер ее, и, видит бог, она покажет мне, кто здесь хозяин.
У меня не осталось больше мяса для подкупа, отступать на глазах у
публики - моей публики - я не мог, но и стоять так бесконечно мы тоже не
могли. Я лихорадочно шарил в карманах и наконец с великой радостью нащупал
довольно грязный засохший финик - все, что осталось от горсти, которую я
утром стащил в кладовке. Этот облепленный волосинками памятник старины давал
мне полное преимущество над Уопс, которая из всех видов корма больше всего
на свете обожала финики. Она с явным наслаждением приняла мой дар, и,
пользуясь тем, что все внимание Уопс сосредоточено на финике, я, не мешкая,
поднял ее и понес к ограде. Стараясь держать лицо подальше от острых зубов
Уопс, я объяснил зрителям, что она всю эту неделю, как говорится, не в
форме, отсюда такое недружелюбие. Стыдливая мина, которой я сопроводил этот
беспардонный вымысел, повергла всех (кроме меня и Уопс) в смущение.
Нескольких наиболее юных зрителей поспешно увели во избежание нежелательных
вопросов. Тяжеленная Уопс оттянула мне руки, и я опустил ее на землю. Она
встряхнулась по-собачьи, обнюхала землю - может, еще финик найдется?-
убедилась, что больше фиников нет, укоризненно вздохнула и затрусила
восвояси.
Ближе к зиме Уопс оделась в густейшую меховую шубку, и хвост ее казался
вдвое больше обычного, однако она явно не собиралась впадать в спячку;