"Джеральд Даррелл. Пикник и прочие безобразия" - читать интересную книгу автора

мостом. Благополучно пристроив здесь машину, высмотрел дородного носильщика,
и под сильным дождем мы понеслись галопом к пристани, где ждал катер,
принадлежащий гостинице, в которой я забронировал номер. Дождь хлестал мои
чемоданы, и к тому времени, когда мы достигли цели, я рассчитался с
носильщиком и вместе с багажом очутился на борту катера, мой тонкий летний
костюм больше всего походил на мокрые тряпки. Однако едва мы тронулись в
путь, ливень сменился легкой летучей моросью, окутавшей каналы, точно
батистовой тонкой вуалью, так что красновато-коричневые и розовые стены
домов смотрелись совсем как на прекрасных полотнах Каналетто с их мягкими
полутонами.
Быстро промчавшись по Большому каналу, катер пришвартовался к пристани
у моей гостиницы. Смолк, поперхнувшись, мотор, в это время мимо нас проплыла
гондола, довольно вяло управляемая промокшим насквозь гондольером. Два
пассажира были защищены от ненастья большим зонтом, так что я не видел их
лиц, однако в ту минуту, когда гондола свернула в боковой канал, ведущий к
дому Марко Поло, из-под зонта до моего слуха донесся звонкий женский
английский голос (несомненно, продукт Роудин-Скул, одной из ведущих
привилегированных частных школ Англии).
- Ну конечно, Неаполь очень похож на Венецию, только воды там меньше, -
пропела живая флейта.
Я остолбенел. Стоя на пристани и провожая глазами удаляющуюся гондолу,
я говорил себе, что мне почудилось; между тем во всем мире не было второго
такого голоса, к тому же способного высказать такое смехотворное суждение.
Он принадлежал одной моей подруге, которую я не видел лет тридцать, а именно
- Урсуле Пендрагон-Уайт, пожалуй, самой обожаемой изо всех моих подруг, что
не мешало ей порой повергать меня в полное смятение.
Меня терзало не только ее безалаберное обращение с английским языком
(это она однажды рассказала мне, что ее подруга решилась на промывание, не
желая производить на свет неграмотного младенца), но и бесцеремонное
вмешательство в частную жизнь ее многочисленных знакомых. Последний случай
такого рода, запечатленный в моей памяти, - как она пыталась повлиять на
своего друга, который, по ее словам, пил так много, что ему грозила
девальвация.
Нет-нет, сказал я себе, не может быть. Урсула благополучно вышла замуж
за бесцветного молодого джентльмена и поселилась вместе с ним в Гемпширской
глуши. С какой стати ей оказаться в Венеции в такое время года, когда все
прилежные фермерские жены помогают мужьям убирать урожай или организуют
благотворительные базары в своей деревне. Как бы то ни было, сказал я себе,
если это все-таки Урсула, не дай Бог снова войти с ней в соприкосновение. Я
приехал в Венецию в поисках мира и покоя, а по прошлому опыту общения с
Урсулой слишком хорошо знал, что ее присутствие начисто исключает и то и
другое. Как человек, которому довелось во время исполнения творений Моцарта
гоняться за щенком китайского мопса в битком набитом концертном зале, я мог
немало рассказать о способностях Урсулы без особых усилий ставить людей в
невыносимейшее положение. Нет, повторил я, это не Урсула, а если все же она
- слава Богу, что не увидела меня.
Гостиница была роскошная, просторный и красиво обставленный номер с
видом на Большой канал - весьма комфортабельный. Сбросив мокрую одежду,
приняв душ и глотнув спиртного, я увидел, что погода переменилась и Венеция
переливается нежными красками в лучах заходящего солнца. Гуляя по