"Лоренс Даррел. Tunc ("Бунт Афродиты" #1)" - читать интересную книгу автора

несчастью, в таких делах слова не имеют цены, поскольку во всех сферах, где
действует слово, правда в дефиците. Вот здесь-то и способен помочь художник.
"Профессия - слово, слово - это ключ, ключ - это замок". С другой стороны,
система - это просто застенчивое объятие бедного математика, склоняющего
новобрачную уступить ему". Думаю, Кёпген никогда не видел её и, несмотря на
это, воодушевляясь, похоже, говорил о ней.


* * *

Мои хрупкие старые дактили-самописцы с их самодельной механикой
требовали бережного обращения, а тут тряска в деревенских автобусах, каиках,
даже на мулах. Мой заработок зависел от того, насколько точно они работают;
и тут появляется Саид. Маленький часовщик был другом Ио. У одноглазого
Саида, крещёного араба, кончившего школу при миссии, была своя небольшая
мастерская в разваливающейся халупе в Плаке, больше подходящая для кроликов,
чем для мастера, способного выполнить столь невероятно тонкую работу.
Грязный пол, блохи, скачущие в соломе и кусающие наши лодыжки; мы проводили
у его крохотного верстака часы, иногда половину ночи. Он мог скопировать
любой рисунок. Одноглазый Саид с лупой в глазу, мокрой от пота, приросший к
бочонку из-под оливкового масла, служившему ему вместо стула, вокруг
разбросанные корпуса часов, и анкерные механизмы, и скрученные волоски
пружинок. Увлечённо, но не кичась своими познаниями, обсуждавший разные
профессиональные вопросы, например использование такого материала, как
инвар. Он изготовил мне по моим чертежам усилитель отражённого сигнала
недели за две. Крохотный, как горошина, и красиво отделанный перламутром.
Графоса сюда! Но к этому я ещё подойду.
Своими записывающими устройствами я привлёк внимание Ипполиты. В яркой
причудливой шляпке, похожей на лейку, она угощала меня чаем с эклерами в
лучшем отеле и, сплетая и расплетая стройные ноги, расспрашивала меня о
секретах чёрной коробочки, интересуясь, могу ли я записать речь, которую
должно произнести некое приглашённое значительное лицо. Впечатление, которое
у меня осталось от неё, совпало со всем, что впоследствии мне довелось
услышать. Типичное мнение о ней любящих позлословить афинян, что она особа
неприятная; на деле же в ней мешались наивность и упорство в заблуждениях,
перемежавшиеся вспышками странного великодушия. Резкий голос с низкими
нотками и модная смелость во взгляде тёмных глаз компенсировали такие черты
её характера, как застенчивость, от которой её не могла полностью излечить
даже общественная деятельность. Зелёный шарф и кроваво-красные ногти
придавали ей замечательно-старомодный вид вампирши. "О, пожалуйста, сделайте
это для меня!" Она назвала сумму в драхмах, столь высокую, что у меня ёкнуло
сердце, - на такие деньги я бы мог прожить целый месяц, - и задержала мою
руку в своей чуть дольше, чем позволяли приличия. Она была особой
располагающей, приятно будоражащей. Несмотря на все её потрясающие
драгоценности и орхидеи, она больше походила на юношу, чем на девушку.
Конечно, я согласился и, получив аванс, двинулся назад, в Плаку, в восторге
от такой удачи. Она обещала дать знать, когда прибудет упомянутое лицо и
произнесёт речь. "Не могу устоять перед слегка истеричными женщинами", -
сообщил я по секрету Парфенону.
В таверне у Спиро я устроился под шпалерами, увитыми виноградными