"Лоренс Даррел. Tunc ("Бунт Афродиты" #1)" - читать интересную книгу автора

она в свою очередь рассказывает о ведьмах и насылаемых ими холодности и
импотенции, от которых могут спасти только талисманы, освящённые в церкви.
Все это с такой серьезностью, что я на всякий случай тоже осеняю себя
византийским крестом, украдкой, чтобы оградить нас обоих от проклятия
публики. ("Нет никакого различия между истиной и действительностью - спроси
любого поэта". Это строго говорит Кёпген, глаза горят, он слёгка захмелел от
узо.) На вершине холма пылит тихий ветерок среди прячущихся от лунного
света. Акт любви в этом теплом густом воздухе, похоже, совершается так
бездумно и просто, что вновь возвращает любовников в мир детских книжек с
картинками, посвящённых царству животных, в котором биологический вираж
страсти свободен от изнуряющего зуда осмысления. Горячие податливые губы,
сильные руки, напряжённое тело - вот, пожалуй, все духовные знания, которые
нужны человеческому существу. Только потом, наутро, он вновь займётся
самокопанием, одолеваемый сомнениями. Сколько людей было до Иоланты? В горле
пересохло от сухого воздуха, мы жадно пьём из священного источника. Она
смывает сахар с губ, подмывается ледяной водой и вытирается моим старым
шёлковым шарфом. Нет, Афины были ни на что не похожи; и трудный язык с его
архаичными мыслеформами охранял их неповторимость от глаз иностранца. Потом
сидеть в таверне за обитым жестью столиком, ощущая удовлетворенность, и
молчать, глядя друг на друга, сплетя пальцы, перед двумя стаканами с
бесцветной ракией и тарелкой оливок. Все должно было бы кончиться там, среди
надгробий, под тусклой керосиновой лампой. Может, все и кончилось?


* * *

Новость о том, что приезжает Карадок, сообщила мне Ипполита, снова
пригласив меня в прекрасный воскресный день на чай; я нашёл её в "Бретани",
где у неё был постоянный номер люкс, изображавшую тёрпеливое ожидание в
уголке среди кадок с пальмами. На сей раз, как отметил я про себя, она
выглядела чуть менее угрожающе, хотя постаралась соответствовать современной
моде. Без этих своих брильянтов, да, но и почти без боевой раскраски. Кроме
того, она оказалась близорукой: коротко вскинула монокль при моем
приближении и улыбнулась. Оптика изменила её умное лицо с орлиным носом,
придав ему детское и отчасти невинное выражение. Глаза были чудесные,
несмотря на высокомерную раскосость. Она вызывала мгновенную симпатию, хотя
выглядела не столь красивой, как в предыдущую встречу. Я припомнил её
репутацию женщины экстравагантной и отметил в ней нечто, не отвечавшее её,
так сказать, публичным портретам. В глубине души она была наивна - что
всегда плохо для женщины, имеющей отношение к политике и общественной жизни.
- Помните наш разговор? Он приезжает - Карадок, архитектор, вы,
возможно, слышали о нем? Нет? Ну...
Она неожиданно рассмеялась, будто его имя напомнило ей о чем-то
нелепо-смешном. Она смеялась так заразительно, что видна была золотая
пломбочка на коренном зубе, потом остановилась и сказала заговорщицким
тоном:
- Лекция будет на Акрополе - ваш аппарат сможет?..
Я засомневался:
- Если поднимется ветер, возможны помехи от микрофона. Но я могу
сделать несколько пробных записей на улице, хотите? Иногда какая-нибудь