"Лоренс Даррел. Tunc ("Бунт Афродиты" #1)" - читать интересную книгу автора

речи, если предпочитает импровизировать... что ж, дело его".
Последовало недолгое молчание. "Я сегодня видела Графоса", - сказала
она, и на её лицо набежала неожиданная печаль. Может, она имела в виду
политика с таким именем? Я ничего не сказал, они тоже молчали. В эти
мгновения общего замешательства послышался звук подъезжавшей машины, потом
среди олеандр появился Карадок - коренастый, сутулый, с вызывающей миной и в
лёгком подпитии; через руку переброшен штопаный-перештопаный шотландский
плед, в другой - покрытая кожей фляжка, из которой он на ходу отхлёбывал для
бодрости. К моему великому удивлению, никто даже не пошевелился; Ипполита
продолжала лежать в шезлонге, граф молча глядел на него. Чародей архитектуры
приближался, язвительно и грозно глядя из-под лохматых белых бровей, низкий
его голос гремел что-то неразборчивое. На первый взгляд казалось, что он
слишком уверен в себе, но, когда он подошёл, стало ясно, что это человек
по-детски застенчивый. Он раскинул руки и произнёс тоном валлийского барда:
"Вот что значит работать на этих привилегированных фарисеев!" Он хрипло
и с горечью рассмеялся и сел у воды, задумчиво перевернул фляжку вверх дном,
потом сунул в карман плаща. В поведении компании чувствовалась скованность,
и я понял, что причиной тому - моё присутствие, я мешал им говорить
свободно. Я собрал свой аппарат и, извинившись, удалился. Но в окно
полуразвалившегося туалета на первом этаже услышал, или показалось, что
услышал, как Ипполита негромко охнула и воскликнула: "О Карадок - Парфенон!
Только Графос может поспорить с ним". Карадок голосом Великого Хана
скептически прорычал: "Мне ничего не сказали, они никогда ничего не говорят.
Просто заявились и притащили с собой Пулли, чтобы он сделал калькуляцию. Я
думал построить Иокасу сераль. Но такое.... Нет, не верю". - "Да, да", - как
крик чайки. Дальше тишина.
Когда я вернулся, картина совершенно переменилась: напряжённость
исчезла. Они непринуждённо и не таясь болтали, и, хотя глаза Ипполиты были
ещё влажны от слез, она от души смеялась над какими-то словами Хана. Кроме
того, теперь к ним присоединился его помощник, Пулли, - тощий, с огромными
кистями и зубами белобрысый малый с английского севера. Он говорил мало. Но
время от времени разевал пасть в зевке, подобном затмению, накатывающемуся
на солнце.
Обед был накрыт среди олеандр на террасе рядом; недвижный воздух едва
колебал пламя свечей в серебряных шандалах. Вино скоро развязало языки. Хан
после недолгих сомнений по-дружески протянул мне руку.
- Чарлтон, если не ошибаюсь?
- Чарлок.
- Ах да, Чарлтон. Вот вам моя рука.
Отвернувшись, он набросился на еду и, деловито молотя челюстями,
продолжал говорить громко и с апломбом. О том, зачем я здесь, никто не
поминал, я тоже из осторожности помалкивал; но ближе к середине обеда
Ипполита жестом показала, что пора начинать, и я, стараясь не привлекать
особого внимания, повиновался, пока не успел заглохнуть грохочущий мотор
Карадокова монолога. Казалось, он пребывает в странной нерешительности, не
зная, то ли поддаться веселящему действию вина, то ли сделаться
раздражительным и мрачным; по-видимому, он все ещё был обеспокоен тем, что
она сказала ему, потому что вдруг резко переменил тему:
- Конечно, я всегда буду благодарен фирме, как же иначе? Она
предоставила мне возможность построить все свои, так сказать, храмы. Но