"Юрий Владимирович Давыдов. Капитан Юнкер, будь он проклят..." - читать интересную книгу автора

перемену сухого платья, которую надевали после смены с вахты; вступая же
снова на вахту, надевали опять мокрое; по палубе протянуты были постоянно
леера, без которых ходить было невозможно. В кают-компании и матросской
палубе было мокро и душно от закрытых и задраенных люков... Да, плавание
было вполне ужасное. Кажется невероятным, как мы могли перенести такие
бедствия. Кажется, что это был сон, так как плавание на злополучном
транспорте "Або" превосходит всякое вероятие".
Не увидев Сандвичевых островов, несчастные подчиненные господина Юнкера
не увидели ни чилийского Вальпарайзо, ни перуанского Кальяо. Господин Юнкер
гнал все дальше, все дальше.
Покойники, зашитые в парусину, с балластиной в ногах, падали в пучины.
Иеромонах осип от погребальных молитв. Не люди - шаткие тени цеплялись за
ванты.
Чудом прорвались сквозь вздыбленный, пенящийся, ревущий пролив Дрейка,
чудом обогнули мыс Горн, чудом выскочили в Атлантический.
Сто тридцать восемь дней и ночей осталось за кормою. Четырнадцать с
половиною тысяч миль (от Петропавловска) осталось за кормою. И мертвецы,
мертвецы, мертвецы. Могилы без холмика, без креста.
Вы, может быть, скажете, что славный мореход Лазарев Михаила Петрович
прошел за сто тридцать восемь суток от Рио-де-Жанейро до Сиднея. А
сподвижник Крузенштерна, известный Юрий Федорович Лисянский сто сорок два
дня безостановочно шел из Кантона в Портсмут. Ваша правда, читатель!
Но то были настоящие капитаны, навигаторы высокого класса и подлинные,
на деле отцы-командиры: ни единой души не сгубили, корабли глядели
молодцами.
А наш транспорт? Всю команду поразил скорбут! Живые были не живы, а
полумертвы. В Рио не хватило сил закрепить паруса. Обрезали их ножами как ни
попадя, и они рухнули на липкую, грязную палубу.
В Бразильский порт господин Юнкер явился не потому, что сердце
разрывала жалость, а душу изъела горечь. Отнюдь нет. В Рио был русский
посланник. У посланника господин Юнкер надеялся попросить взаймы.
Посланник Ломоносов ужаснулся виду своих земляков. Он не отказал
господину Юнкеру. И не отказался принять от господ офицеров официальный
рапорт с жалобой на господина Юнкера. Андрей Логгиныч, сжав зубы, промолчал.
Ничего-с, он сведет счеты с господами офицерами. Сведет в Петербурге. А в
Рио он промолчал.
Два месяца "Або" не мог сняться с якоря. Рио, как и Сингапур, был
морякам "Або" лазаретом. И как во все минувшие недели, доктор Исаев не знал
покоя, хоть и сам едва держался на ногах
В июне корабль поставил залатанные паруса и пустился отмерять новые
сотни миль. В комнате, под крышей, нетрудно скользить указательным перстом
по приятной голубизне географической карты. В домашнем тепле и сытости без
труда произносишь и пишешь даты, расстояния, названия приморских городов -
Портсмут, Копенгаген... Вообразите, однако, что было на душе исстрадавшихся
моряков, когда слух господина Юнкера опять усладился мелодическим звоном
серебра и золота. В Копенгагене Андрей Логгиныч - да не будет ему земля
пухом - закрутился, как и два года назад, в вихре удовольствий. Знакомый
роскошный
отель, собутыльники, дым коромыслом.
Капитан наверняка зазимовал бы в датской столице, к вящему удовольствию