"Юрий Владимирович Давыдов. О друзьях твоих, Африка " - читать интересную книгу автора

Они сели на скамью. Клот снял шляпу, обмахиваясь ею, сказал с
дружеской фамильярностью:
- Объяснитесь, любезный Норов.
- Давнишняя история, доктор. - Норов стал чертить концом трости по
песку. - И вы сами, и госпиталь ваш воскресили во мне давнее. Хотите
услышать? Да? Извольте.
Давнишняя эта история заключалась вот в чем.
Почти четверть века минуло с тех дней, когда по Можайской дороге,
среди движущейся массы штыков, киверов, повозок, артиллерийских орудий,
среди густой массы отступающих от Бородина войск медленно двигались
крестьянские телеги, на которых везли в Москву раненых. В одной из таких
телег, запряженных взмокшими лошаденками и устланных соломой, лежал
прапорщик Норов. Прапорщик был бел, как плат, часто просил пить и терял
сознание. Левая нога у него была отнята по колено, обернута бинтами и
каким-то мужицким тряпьем.
В Москву добрались ночью. Улицы наводняли телеги с барским добром,
узлами, скарбом. Тревожно перебегали огни, сполошно звонили колокола,
слышались крики, ругань, плач.
Москва уходила из Москвы. В ту ночь обозники доставили Норова в
Голицынскую больницу и внесли прапорщика в первую попавшуюся палату.
Сколько времени пролежал Норов в одиночестве, он не знал и сообразить
не мог, по когда он открыл глаза, перед ним был французский кавалерист.
- Вы поймете меня, доктор, - Норов поднял голову и перестал чертить
тростью по песку, - вы поймете мое состояние: я догадался - Москва сдана,
и заплакал от стыда, от гнева, от собственной беспомощности. А ваш-то
кавалерист, что вы думаете? Кавалерист тем временем спокойно шарил под
моим тюфяком и под подушкой. А при мне вот только образок на груди (он и
теперь на мне): матушка, провожая, дала... Ну-с, пошарил этот мародер да и
уорался, ругаясь площадной бранью. А следом другой солдат заглянул.
Гасконец помнится. Он принес мне воды и бисквитов...
Норов помолчал. Рассеянно поглядел вокруг. Снова принялся водить
концом трости по песку. И продолжал. Он не мог сказать, в тот ли самый
день или на следующий в Голицынской больнице расположился французский
госпиталь. В пустую палату, где лежал прапорщик, вошло вдруг много военных
медиков. Они, должно быть, осматривали помещения. Впереди шел генерал,
седой, обстриженный под гребенку, с властным голосом и жестами. Это и был
сам Ларрей, генерал-штаб-доктор, участник всех походов Наполеона,
европейская знаменитость, хирург. Он наклонился над Норовым, осмотрел его
рану, коротко сказал: "Молодой человек, я займусь вами". Ларрей сделал
прапорщику перевязку, пожелал скорейшего выздоровления и обернулся к
помощнику: "Господин Бофис, вы будете отвечать за жизнь этого молодца".
- И Бофис прекрасно управился. - Норов постучал тростью по деревянной
ноге. - Вот вам, дорогой Клот, и вся история.
- Нда, - промычал Клот. - Видите, как бывает в жизни: знакомы вам
французы убивающие, знакомы французы исцеляющие. Надеюсь, вторые
предпочительнее первых?
- Не только среди французов, - отвечал Норов.
Они поднялись и пошли по садовой дорожке. Клот-бей пригласил Норова
отобедать и только хотел было свернуть на другую аллею, ведущую в его
госпитальную квартиру, как из этой аллеи выбежал запыхавшийся араб. Он