"Юрий Владимирович Давыдов. Соломенная сторожка" - читать интересную книгу авторакончилось, наступило время дела.)
С торжища у Сухаревой башни веяло антоновкой. И антоновкой веяло из садов и погребов Первой Мещанской. В мезонине у четы Успенских угощали Нечаева яблоками. Он надкусывал с хрустом, белый сок вскипал. Ничего не скажешь, красивая парочка. Этот хоть сейчас на картину: "Ушкуйник". Или "Опричник". А Шурочка... Мимоездом, прошлой зимой, при первом знакомстве она показалась Нечаеву дурнушкой. А нынче-то разглядел! Лоб высок и чист, темные волосы густы и чуть вьются, нос тонок и прям, вся дышит отвагой. Ничего не скажешь, хороша. И можно было б позавидовать супругу, когда бы супруга-то не того-с, не брюхата. Наше дело прямое, страшное, беспощадное, а в этом чистеньком мезонинчике, где патриархально пахнет антоновкой, не сегодня завтра: "агу-агу". На Успенского, приказчика книжного магазина, пристанище радикалов, Нечаев ставил свою первую московскую карту. Почин был дорог. И Нечаев встревожился, как бы Успенский не попятился. Опасения усилились, мешаясь с желчью, когда тот не согласился с формулой: любить народ - значит водить народ под картечь. И не очень-то склонялся признать, что розы социализма расцветают, лишь орошенные кровью... Но вот глянул просвет в тучах: давно пора, полагал Успенский, давно пора упразднить словесный гомон в кружках саморазвития да и шагнуть широко в прямое дело. А прямое дело - вот оно, желанное! - прямое дело, поддакнул Успенский, в революционном заговоре. Лицо Нечаева приняло отрешенное и жесткое выражение, он показал мандат: "Податель сего..." Объяснил кратко, но значительно: Всемирный союз есть не что иное, как Интернационал, Международное товарищество рабочих; пределах империи. Успенский порывисто поднялся, Шурочка, притаив дыхание, смотрела на Нечаева. - Теперь это, - сказал Нечаев. И медленно выпростал из внутреннего кармана тетрадочку. - Писано Михаилом Александровичем Бакуниным. Потом зашифровано. Называется: "Катехизис революционера". - Он осторожно опустил тетрадь на стол, прикрыл ладонью с растопыренными пальцами, нахмурился и стал отчетливо, как диктуя, произносить заповеди: если ты революционер, рви со всем образованным миром, с его нравственностью и условностями; если ты революционер, подави в себе все чувства родства и дружбы, не признавай ничего, кроме холодной страсти к нашему общему делу; если ты революционер не совсем посвященный, то есть второго и третьего разряда, гляди на себя как на часть капитала, отданного в безотчетное распоряжение революционера первого разряда; если ты революционер, соединись с диким разбойным миром, зубодробительной силой всероссийского мятежа... Успенский выслушал стоя, как гимн. Нечаев понял: промаха нет. И не дрогнул, услышав: - Обдумать надо. У меня, Сергей Геннадьич, правило: ежели приму в принципе, тогда уж хоть каленым железом. - Конечно, - сказал Нечаев. - Я вижу, вы не из болтунов. Он льстил, сознавая, что "Катехизис" уже принят Успенским. И, не колеблясь, прибавил: - Это будет храниться здесь, у вас. Теперь вот что. Нам нужен человек... Коль скоро разбойный люд, преступный мир есть главный рекрут революции... Вы понимаете? Нам нужен вербовщик. Я его не знаю, но я знаю: |
|
|