"Юрий Давыдов. Завещаю вам, братья...(Повесть об Александре Михайлове) " - читать интересную книгу автора

Вы спрашиваете: что дальше? Продолжение есть, оно будет. Но теперь
позвольте мне. А то ведь какая диспозиция получилась? Вас, читаючи, занесло
с Анной Илларионной в конец семьдесят седьмого года. А ваш покорный слуга
Зотов остался со своим героем в метелях семьдесят шестого. Надобно
соединить нитку...
Я говорил, что впервые увидел Михайлова в Эртелевом, у Анны Ардашевой,
это в канун ее отъезда было. Особенного впечатления молодой человек на меня
не сделал, и я нисколько не держал на уме, что мы еще встретимся. Не то
чтобы не хотел его видеть... Отчего? Занятно молодых наблюдать... Нет,
просто какая могла случиться докука у него ко мне, а у меня к нему?
Однако случилась. И весьма неожиданная.
Видите ли, Аннушка, чтоб меня, ветхого человека, поднять в глазах
своего друга, Анна-то Илларионна возьми да и похвастай моей библиотекой.
Вот, дескать, обладатель истинных сокровищ. Оно и верно - обладатель. Сами
изволите видеть. А это еще не все, в других комнатах - до потолка. Тут и
наследственное, от батюшки, тут и благоприобретенное. Уж на что
Благосветлов... (А тот, который поставил "Русское слово" и "Дело".) Уж на
что знаток и ценитель, не плоше Лескова, а и Благосветлов, бывало,
позавидует: "Библиотека у вас, Владимир Рафаилыч, единственная!"
Скажете: какого черта - ваша библиотека и ваш нигилист? Да и я, я тоже
руками развел (мысленно, мысленно), когда он постучался ко мне и сказал об
этом. И ведь вправду, они все больше жили сердцем, нежели мыслью. Эго,
пожалуй, верно, но сейчас о другом.
Сейчас я внимания прошу, потому что никаких бомб, никаких подкопов.
Сюжетами этими многое заслонилось. Нет, хочу, чтоб услышали музыку, которая
в его душе звучала, постоянно звучала, хотя и под сурдинку... Впрочем,
тороплюсь.
Так вот, он-то, Александр Дмитрич, как раз ради книг и явился. Ради
каких? Нипочем не угадаете. Представьте: староверы, раскол!
Ну да, да, да - раскол. Опять-таки: а с какого боку тут я - Владимир
Рафаилыч Зотов, православного вероисповедания?
До времени у нас об расколе только и знали, что по романам батюшки
моего и романам Масальского, который так ловко строил интригу. Занявшись
расколом, отец мой копил кое-какие бумаги, а я - сборники Кельсиева,
нелегальное "Общее вече".
Разумеется, Александр Дмитрич обо всем этом не ведал. Он попросту
намотал на ус хвастовство Анны Илларионны. Зачем, с какой целью? Он бы,
понятно, и в Публичной отыскал, ну, скажем, Аввакумово "Житие", или
Субботина, московского, этот его трактат о расколе как орудии враждебных
России партий, или, наконец, "Братское слово"... Или вот еще: Ливанова
очерки, хотя и мерзейшие, но с фактами, с фактами... Отыскал бы, конечно.
Но примите в расчет образ жизни: день-деньской на ногах, глядишь - девять
вечера, затворились двери Публичной. А ежели бы книгу на ночь, ежели бы с
книгой в полночь, за полночь? Вот он и пришел.
Мне первое на ум: не желаете ли, говорю, книжку многострадального
Щапова? (Был такой историк, очень его радикалы уважали.) Благодарит,
улыбаясь. Я сказал ему про сборники Кельсиева, про "Общее вече". Он рот
разинул. А мне, библиофилу, приятно. Однако, говорю, эти я на руки не дам.
Увольте, не дам. Эти, говорю, нынче ни у одного книгопродавца не сыщешь.