"Юрий Давыдов. Завещаю вам, братья...(Повесть об Александре Михайлове) " - читать интересную книгу автора

сделался... свояком Михайлова: женился на его младшей сестре. (Анна
Илларионна была знакома с семьей Безменовых.) А потом другое: Кибальчич
вступился на улице за мужичонку да и наградил затрещинами не то городового,
не то, бери выше, квартального. Правдолюбца - опять в карцер. Однако не
выгнали: учился блистательно.
А главное, к чему и вел Дистерло, памятуя свою "критическую" задачу,
главное-то в том, что Кибальчич был устроителем тайной гимназической
библиотеки. Школяры вскладчину раздобылись Чернышевским, Добролюбовым,
"Колоколом". В этом деле рядом с Кибальчичем подвизался Михайлов.
Когда Дистерло заговорил об Александре Дмитриче, в голосе барона
зазвучало сожаление. Искреннейшее притом, да-да. Если б, заявил он,
Михайлов не объелся революционной белены, непременно бы вышел в
государственные мужи крупного калибра.
Вообще получалась некая двойственность. Барон презирал, ненавидел
"красные идеи". А вот носитель этих идей, скажем Михайлов, не вызывал в
бароне ни ненависти, ни раздражения. Говоря об Александре Дмитриче,
Дистерло был очень серьезен, я бы сказал, печально-серьезен.
Он, этот Дистерло, не был Михайлову панегиристом, но верно обозначил
черты юношеского облика. И что кардинальное? Власть идеала. Где-то там, в
эахолустье, в давно захиревшем Новгород-Северске, среди луж и обшарпанных
стен, там где-то ходит, бродит гимназист и формулирует смысл жизни. О, не
улыбайтесь! Он формулирует, этот путивльский медвежонок: жизнь дана не для
твоего счастья, а для облегчения несчастья других...
Однокашники, они себе знай дурака валяли, они по ночам, крадучись,
бранные афишки на дверях классного наставника лепили, а тут - смысл жизни,
счастье и несчастье!
Надо отдать должное, Дистерло метко подметил "пружины" своего
приятеля-неприятеля. В чем меткость, спросите? А в том, что отмел
честолюбие и самолюбие. Нет, не они фундаментом, а - самоуважение. Ничего
на свете так не трепетал, как падения в собственных глазах. И ничего ему не
было гаже потери самоуважения.
Еще черта: потребность покровительствовать слабым. Э, нет, не
благодушие, не просто щедрость сильного, хотя и это, конечно, было. Но
доминантой - принцип: оборони слабого. Он водил дружбу с теми, кто
беззащитен. И не делал различия по племенному признаку. У них в гимназии
учились и еврейские мальчики. Мягко молвить, относились к ним худо,
отравляли-таки существование. А Михайлов, оказывается, неизменно выступал
драбантом, охранителем. Впрочем, улыбался Дистерло, ему-де не так уж и
дорого обходилось заступничество - ловок был, бес, кулаком гвоздил
превосходно...
Я слушал Дистерло, слушал и думал: отчего все-таки один делается
Михайловым, а другой - Дистерло? Вот говорят: обстоятельства, среда и
прочее. А тут и почва одна, и условия одни, солнышко одно, а стезя разная.
Задача, по-моему, со многими неизвестными. Может, и вовсе тупик. Я полагаю,
есть таинственный закон, распределительный, что ли. Такой-то, скажем,
процент консерваторов, а такой-то - бунтующих. А? Как полагаете? Нет,
право, таинственный закон соотношения темпераментов, наклонностей,
талантов. Не то чтобы спрос и предложение, а высшая гармония, чтоб не
заглохла нива жизни...
Уф, господа, как в буран попал, совсем с пути сбился. Начал-то я с