"Юрий Давыдов. Завещаю вам, братья...(Повесть об Александре Михайлове) " - читать интересную книгу автора

не боясь ошибок, точно бы вчера слышала.
Он явился в Киев за год с небольшим до того, как я впервые увидела
Крещатик. На душе у него было скверно. Его изгнали из Технологического
института и выслали из Петербурга за студенческую историю, весьма
незначительную; вдобавок он и не участвовал в ней толком, а встрял,
повинуясь чувству, всегда в нем живому и сильному, - чувству товарищества.
"Выехать в двадцать четыре часа на казенный счет и никаких-с пререканий!" -
услышал Михайлов из уст официально-учтивого голубого мундира и
действительно выехал под надзором унтера с медным шишаком на каске, что и
означало "на казенный счет".
Иногородних технологов, выключенных из списков, "возвращали на
родину". Александр Дмитриевич родился в путивльском захолустье. Путивль, по
его определению, походил на "флакон с египетской тьмою". Конечно, хорошо
полюбоваться Сеймом или погулять на холме, где некогда плакала Ярославна,
но жить - тоска смертная, а после Петербурга все равно что и не жить, а
разве только дышать.
Путивльский дом оказался пуст: отец-землемер, как всегда, скитался по
деревням, а матушка, сестры и младший брат - тот, что теперь архитектор, -
все они зимовали в Киеве. Помыкавшись в своих палестинах, где на него, как
на замешанного в "историю", поглядывали искоса, Михайлов взял да и махнул,
ни у кого не спрашиваясь, на днепровский берег.
Впоследствии, при обстоятельствах мучительных, я узнала семью
Михайловых. Мне не трудно представить, как она приняла возвращение сына,
"не оправдавшего надежд". Не поручусь, что Александр Дмитриевич не увидел
слез, но уж попреков он не услышал.
Но сердце тяготил камень. На отцовские двести рублей серебром в год,
на доходец с хуторка близ Путивля не так-то просто, даже при относительной
провинциальной дешевизне, взрастить детей, а тут еще прибавился едок. А
главное, едок без определенной будущности.
Все это не могло не удручать Александра Дмитриевича. Заботливый сын и
старший брат, он серьезно относился к семейным обязанностям. Знаю, что его
всегда точила мысль о невозможности помогать семье.
Он, однако, не напрасно устремился в Киев. Работой радикальной мысли
Киев не уступал Петербургу, а в некотором отношении, хотя бы бунтарским
темпераментом, даже превосходил. Именно в Киеве Михайлов впервые
внимательно пригляделся к тем людям, которые народ "возлюбили паче себя".
Тогдашние социалисты делились на последователей Лаврова и
последователей Бакунина, это известно. Михайлов вникал в теории, в
практику. "Было на что посмотреть, - говорил он, - было что наблюдать".
Своим оживлением, своим брожением (конечно, речь об интеллигенции,
радикальной и оппозиционной) Киев поразил Александра Дмитриевича. Но он не
примкнул ни к одной из групп: партионное дробление казалось ему важным
недостатком; следовало думать о сосредоточении сил. Это сосредоточение
всегда занимало его мысли...
Долго я бродила по городу, тепло было и тихо, пахло сыростью, но не
затхлой, как в Питере, а свежей, приятной; долго сидела над Днепром,
сидела, пригретая вешним солнцем, мечтала и замечталась, а о чем и сама не
знаю; чудилось хорошее, светлое, доброе, но что именно, опять-таки не умею
выразить.