"Юрий Давыдов. Завещаю вам, братья...(Повесть об Александре Михайлове) " - читать интересную книгу автора

2

В грязном Кишиневе, набитом войсками, нас поместили в здании гимназии.
Мы еще не успели дух перевесть, как стало известно, что здесь ждут государя
с наследником.
Мы знали, что приезд Александра II и будущего Александра III знаменует
начало войны; мы знали, что на смотру объявят манифест и тотчас войска
двинутся навстречу сражениям, то есть навстречу смертям и увечьям. Все это
мы знали и понимали, однако настроение царило праздничное. И мы разделяли
его - мы, сестры милосердия, студенты-медики, присланные Москвой и
Петербургом, уполномоченные Красного Креста, врачи в черных сюртуках, то
есть люди, самая профессия которых должна была бы, кажется, отвращать от
походов и кампаний. Да, мы тоже нетерпеливо ожидали пронзительных звуков
рожков, исполняющих генерал-марш.
И вот войска начали выходить на Скаковое поле. Мы, не парадирующие, а,
по-здешнему, по-армейскому, "клеенки", штатские, расположились с таким
расчетом, чтобы все получше разглядеть.
День занимался плохо, падал дождь вперемешку со снегом. Люди мокли и
переминались; офицеры тревожились, каковы при такой погоде будут "стойка и
вид". Время шло, высочайших особ не было. Очевидно, генералы усердия ради
вывели полки раньше срока.
Часов уже в десять, точно бы электрический толчок: "Едут! Едут!" Все
оборотились в сторону дороги. А там, словно бы и не по дороге, а как бы над
нею, стелилась, приближаясь, огромная птица.
Потом мы различили конвойных казаков в алых бешметах, улан и
лейб-гусаров. За ними покачивался большой экипаж, запряженный четверкой
вороных. Дальше и далеко тянулся хвост карет, составлявших то, что
называлось императорской главной квартирой.
Царский экипаж остановился. Государь вышел, к нему подвели каракового
коня...
Ребенком я жила на даче близ Павловска. Император ежедневно ездил из
Царского Села в Павловск в сопровождении берейтора и черного сеттера; я
даже кличку помню - Милорд. Мальчики и девочки в модных тогда красных
рубашках "гарибальдийках" поджидали государя и бежали следом. Бывало, он
придерживал лошадь, одаривал нас конфектами или, склонившись, щекотал
кончиком хлыста, а мы, замерев, любовались игрою бриллиантов на коротком
кнутовище слоновой кости; государь, улыбаясь, сказал нам однажды, что
драгоценный хлыст - подарок королевы Виктории...
Конечно, теперь, в Кишиневе, я смотрела на этого человека без тени
умиления. Я уже знала, что и его отец забавлялся с детьми или просил
военного министра назначить пенсион старому солдату, фонарщику
Екатерининского парка. Конечно, я давно поняла, что можно одной рукой
нежить детей, а другой утверждать жесточайший приговор. И все-таки и те
давние, ребяческие впечатления, и впечатления, вынесенные с театра военных
действий, как бы мешали мне отождествить этого ласкового, приятного
человека (именно этого человека, а не вообще царя, монарха) с чудовищем,
загубившим многих из тех, кто был и остался мне дорог.
Я всегда испытывала неприязнь ко всему казарменному, офицерскому,
щегольски-армейскому, как к машинальной, нерассуждающей силе,
противостоящей народу. Милитаристское увлечение брата Платона было