"Юрий Владимирович Давыдов. Сенявин " - читать интересную книгу автора

великодушен, не мстителен... Словом, он был добрый тиран".
Другой современник, иностранец, в записках, наверное, и теперь хранимых
Парижским архивом, так оценивал Потемкина: "Он был чрезвычайно способным.
Ничему не учившись, он имел познания. Он творил чудеса; он занял Крым,
покорил татар, положил начало городам Херсону, Николаеву, Севастополю,
построил везде верфи, основал флот, который разбил турок; он был виновником
господства России в Черном море и открыл новые источники богатства для
России. Все это заслуживает признательности".
Да, что ни толкуй, Потемкину не откажешь ни во взрывчатой воле, ни в
практическом уме, ни в богатырской способности к работе, ни в навыке не
сбиваться с главного курса.
Держась близ нашего героя, следует оттенить роль Потемкина в
черноморском "устроении".
Он однажды сам о себе сказал:
- Святой Георгий как-то прибыл в один город, где застал не более семи
христиан; когда он покинул этот город, в нем оставалось лишь семь язычников.
Что ж касается меня, то в то время, когда я приехал, во всем Черноморском
флоте было не более четырех фрегатов, тогда как там было десять турецких
судов. Ныне же я располагаю восемнадцатью русскими судами и желаю, чтобы
турецких не оставалось более четырех фрегатов.
Дьявольская гордыня: "я располагаю", "я желаю"... Будто не существовало
никаких Ушаковых или Сенявиных, сотен моряков и умельцев, сотворивших флот
на том море, о котором еще летопись толковала, что оно "словет Русское". И
уж конечно, князь Григорий вовсе не брал в расчет мужиков-пахарей, тех, кто
и в глаза не видывал кораблей, а только (!!) платил за них нищетой и
голодухой.
(О мужиках помянуто не для красного словца, довольно-таки привычного.
Загляните хоть в роспись государственных расходов на 1787 год, увидите,
откуда и сколько рубликов выхватывалось для Черноморского флота. Смоленская,
например, губерния уплатила восемьдесят тысяч, Воронежская - двести тысяч,
Калужская, родина Сенявина, добавила тридцать пять... И это в пору, когда
крестьяне именно этих коренных губерний терпели, как писал князь Щербатов,
"непомерный голод", поедая солому, мякину, лебеду.)
Внеся весомую поправку в рассуждения князя Таврического, обратимся к
его переписке. И тут уж действительно приметно, как много и охотно занимался
он флотом и моряками; всем, кажется, занимался: и рекрутами, и лесом, и
порохом, и даже екатеринославской фабрикой, где "могут делать лучше других
мест флагдух", то есть шерстяную ткань для флагов.
Многие черноморские офицеры душевно льнули к своему заступнику и
радетелю, а капитан 2-го ранга Сенявин - особенно. И вот он спешит, спешит в
Яссы. Сияет румянцем, кум королю, сват министру. Чем черт не шутит, возьмет
светлейший да и опять нарядит курьером в Санкт-Петербург, и опять блеснет
ему, Дмитрию Сенявину, милостивая улыбка государыни. А по дороге в Петербург
не грех отдать якорек в белокаменной или закатиться в родовое именьице, что
в двух шагах от милого, тихого Боровска. А то ведь и так может обернуться:
дозволит князь своему генеральс-адъютанту погулять в развеселых Яссах.
Некое превосходительство, которое мы еще будем иметь честь встретить,
"подбросило" штришки к сенявинскому портрету. Сенявин, мол, тем только и
взял, что "хорошо певал русские песни в аванзалах" Потемкина; а сверх того
был "всегда из первых дебоширов, т.е. страстен к пуншу и буянству"*.