"Юрий Владимирович Давыдов. Белый всадник " - читать интересную книгу автора - Лекарства спроси, - вяло пробормотал Ковалевский, протягивая ключ от
сундука. Сундук стоял в головах у Егора Петровича. Илья щелкнул замком, приподнял крышку. Справа были бумаги Егора Петровича, стопка маленьких записных книжечек, кожаный футляр с картами. Рядом - инструменты чертежные, термометры и барометр, секстан и компасы, а вот и деньги. - Да ты фонарь засвети, - глухо сказал Бородин из дальнего угла сумеречной каюты. - Ничего... ничего, - бормотал Фомин, шаря в сундуке. - Я так... так... Ковалевский застонал от пронзительных болей, скрипнул зубами, отвернулся к стене. - Ключ, ваше высокородь, куда ключ-то? - спросил Фомин. - Под... подушку, - процедил Ковалевский не поворачиваясь. Илья вышел из каюты, притворил дверь. В полдень барка была изготовлена к дальнейшему плаванию, и Фомин, не мешкая, сбежал на берег. Дождь перестал, сквозь тучи глухо светило солнце, было парко, как на банном полке. Сердце у Илюшки колотилось, под ложечкой екало. Карта с отметками местонахождения золота лежала у него на груди, под рубахой, сложенная вчетверо, и Фомин чувствовал, как толстая шершавая бумага щекочет тело. Он шел быстро, не оглядываясь, думая только о том, как бы поскорее обделать все, после сбегать на торжище и к аптекарю да и воротиться на барку, чтобы тут же отшвартоваться. Едва Фомин переступил порог дома, где жили миссионеры, как ему попался - Мне Риллу надоть. Уливи затряс головой, указал на двери, пропустил Илюшку вперед, сам пошел позади. Падре Рилло пребывал в странном состоянии: сознание то прояснялось, будто вспыхивал в душе какой-то яркий светоч, то опять меркло, заволакивалось гудящей мглою. Падре чудилось, что он в одно время и погружается в теплую ванну, и всплывает, но совсем всплыть не может и опять погружается, и хотелось ему лишь одного - либо уж всплыть, либо уж вовсе погрузиться. И вдруг Рилло явственно услышал голос Уливи: - Падре, он здесь. Падре собрал остаток сил. Фомин стоял в двух шагах от постели. Рилло молвил: - Приблизься, сын мой. Он говорил по-французски. Фомин попятился: "Этот совсем не тот". Но это был "тот", хоть и донельзя измененный болезнью. Рилло не мог припомнить русские слова. Пот проступил на его шишковатом лбу. Он пошевелил пальцами, развел ладонями, стараясь объяснить: карту, давай карту. Наконец память подсказала нужные слова. - Ты исполнил обещанное, сын мой? Фомина бросило в жар, он кивнул, сглатывая слюну, и молвил нетвердо: - Пусть господин-то выйдет, а? Падре мигнул Уливи, тот ушел. - Скорее. - Рилло чувствовал, что еще немного, он потеряет сознание, и пролепетал, запинаясь: - Давай. |
|
|