"Юрий Владимирович Давыдов. Белый всадник " - читать интересную книгу автора Илюшка поддернул штаны.
- А наградные-то, ваша милость? - Покажи, - недоверчиво сказал Рилло. - Ишь вы какой, - заколебался Илюшка. - Покажи из своих рук. Илья подошел к постели и, выпростав из-за кушака рубашку, осторожно извлек карту. - Ближе, - прошипел падре. - Еще ближе. Разверни. Рилло увидел линию реки Тумат. К югу от ее верховьев были помечены отроги Лунных гор. Там, на отрогах, сидели жирные паучки, около каждого - градусы, минуты, секунды: широты и долготы месторождений золота... Рилло опустил глаза, Плюшкины руки, державшие карту, приметно дрожали. - Подвинь левую руку, сын мой, - с неожиданным спокойствием произнес Рилло. Илюшка послушался, и падре увидел размашистую, в завитушках подпись: "Ковалевский"... И ниже - дату. "Ну что же, слава богу, слава богу", - вяло подумалось Рилло, он уже терял сознание. - Деньги под постелью. - Падре едва ворочал языком. - Давай карту. Но Илюшка сперва заглянул под кровать. Там, выпятив кожаное брюшко, лежал мешочек. Илюшка почтительно тронул его большим пальцем. В мешочке звякнуло золото. Илюшку проняло радостью, и опять засосало под ложечкой. - Карту, карту, - шептал Рилло. - С нею ты отсюда не выйдешь. - Получай, ваше степенство. Пользуйся. Илюшка ловко выволок мешочек, любовно опустил его в корзинку, прихваченную на барке для закупки провизии, и поспешил вон. В дверях он едва падре Рилло. На пороге миссионерского дома стоял дон Анджело. Он скосил заблестевшие по-собачьему глаза на корзинку, прерывисто вздохнул и певуче пустил вдогонку Фомину: - О figlio mio, la strada della saluta e apperta per voi![2] - Угу, - ответил Илюшка, - прощевайте. - Завернул за угол и полетел, как на крыльях, с удовольствием ощущая тяжесть плетеной корзины. Часа через два, когда барка Ковалевского уже отдавала швартовы, на пристани появилось трое носильщиков. Они принесли Ковалевскому подарки и письмо от Никола Уливи. Торговец живым товаром желал "сыну Севера" избавления от болезней и умолял черкнуть хотя бы два слова хартумским "соотечественникам", сохранившим о нем самые лучшие воспоминания. Егор Петрович растрогался и написал благодарственную записочку "уважаемому господину Уливи". Как только записка была отправлена, барка отдала швартовы, и прости-прощай город Хартум. Ковалевский и Бородин тихонько и устало переговаривались, лежа в низкой полутемной каюте. Путь впереди еще тяжкий: переход Нубийской пустыней, длительное речное плавание в Каир, морем из Александрии в Одессу, пусть многое еще впереди, но и Егор Петрович, и Иван Терентьевич почему-то уверовали, что теперь, миновав Хартум, живыми доберутся до дому. Но вместе с этим чувством облегчения и радости гнездилась в душе Егора Петровича грусть по оставленным навсегда землям африканских племен, по Али и Дашури, осиротевшим вновь, по реке Тумат, что в период дождей набухает мутными водами и несется с ревом. |
|
|