"Юрий Владимирович Давыдов. Белый всадник " - читать интересную книгу автора

Илюшка поддернул штаны.
- А наградные-то, ваша милость?
- Покажи, - недоверчиво сказал Рилло.
- Ишь вы какой, - заколебался Илюшка.
- Покажи из своих рук.
Илья подошел к постели и, выпростав из-за кушака рубашку, осторожно
извлек карту.
- Ближе, - прошипел падре. - Еще ближе. Разверни.
Рилло увидел линию реки Тумат. К югу от ее верховьев были помечены
отроги Лунных гор. Там, на отрогах, сидели жирные паучки, около каждого -
градусы, минуты, секунды: широты и долготы месторождений золота... Рилло
опустил глаза, Плюшкины руки, державшие карту, приметно дрожали.
- Подвинь левую руку, сын мой, - с неожиданным спокойствием произнес
Рилло.
Илюшка послушался, и падре увидел размашистую, в завитушках подпись:
"Ковалевский"... И ниже - дату. "Ну что же, слава богу, слава богу", - вяло
подумалось Рилло, он уже терял сознание.
- Деньги под постелью. - Падре едва ворочал языком. - Давай карту.
Но Илюшка сперва заглянул под кровать. Там, выпятив кожаное брюшко,
лежал мешочек. Илюшка почтительно тронул его большим пальцем. В мешочке
звякнуло золото. Илюшку проняло радостью, и опять засосало под ложечкой.
- Карту, карту, - шептал Рилло. - С нею ты отсюда не выйдешь.
- Получай, ваше степенство. Пользуйся.
Илюшка ловко выволок мешочек, любовно опустил его в корзинку,
прихваченную на барке для закупки провизии, и поспешил вон. В дверях он едва
не столкнулся с Уливи. Торговец больно стукнулся о косяк и вскочил в комнату
падре Рилло. На пороге миссионерского дома стоял дон Анджело. Он скосил
заблестевшие по-собачьему глаза на корзинку, прерывисто вздохнул и певуче
пустил вдогонку Фомину:
- О figlio mio, la strada della saluta e apperta per voi![2]
- Угу, - ответил Илюшка, - прощевайте. - Завернул за угол и полетел,
как на крыльях, с удовольствием ощущая тяжесть плетеной корзины.
Часа через два, когда барка Ковалевского уже отдавала швартовы, на
пристани появилось трое носильщиков. Они принесли Ковалевскому подарки и
письмо от Никола Уливи. Торговец живым товаром желал "сыну Севера"
избавления от болезней и умолял черкнуть хотя бы два слова хартумским
"соотечественникам", сохранившим о нем самые лучшие воспоминания. Егор
Петрович растрогался и написал благодарственную записочку "уважаемому
господину Уливи".
Как только записка была отправлена, барка отдала швартовы, и
прости-прощай город Хартум.
Ковалевский и Бородин тихонько и устало переговаривались, лежа в низкой
полутемной каюте. Путь впереди еще тяжкий: переход Нубийской пустыней,
длительное речное плавание в Каир, морем из Александрии в Одессу, пусть
многое еще впереди, но и Егор Петрович, и Иван Терентьевич почему-то
уверовали, что теперь, миновав Хартум, живыми доберутся до дому.
Но вместе с этим чувством облегчения и радости гнездилась в душе Егора
Петровича грусть по оставленным навсегда землям африканских племен, по Али и
Дашури, осиротевшим вновь, по реке Тумат, что в период дождей набухает
мутными водами и несется с ревом.