"Юрий Владимирович Давыдов. Смуглая Бетси, или Приключения русского волонтера" - читать интересную книгу автора

башмаками - сват королю, брат министру. Василий Никитич не без досады
подумал: "А наш-то простолюдин шастает тараканьей побежкой, да еще и с
оглядочкой".

3

Следуя за отцом и сыном, я думал о Петрухе Дементьеве. То есть не то
чтобы думал именно о нем, а видел, как из дворов раскольничьей слободы
выкатывают розвальни - мужики, бабы, ребятишки, узлы, веники, тазы. Славно
за Яузой банились! А ребятишкам удовольствие - ну, баночки-кубышечки
наливать, переливать, плескать друг на дружку. Потеха! Васёна Каржавин и
Петрей Дементьев неразлучными были, всегда и везде вместе.
Входя в возраст, оба приохотились к мирскому чтению. А следом и
брат-Васёнин, Каржавин-младший, Ерофей, по-домашнему - Ероня. Исподволь
почувствовали они журавлиную тягу туда, туда, за горизонты. Не по зрелому
размышлению, а по чувству долга Василий Никитич предпочел журавлю в небе
синицу в руке: отец, дряхлея, передал ему дело. А Дементьев с Ерофеем
взмахнули крыльями: жили на Яузе, поживем на Узе.
Родственникам-свойственникам объявили: хотим, мол, на Ветку, а сами-то,
Василий Никитич знал, не помышляли присохнуть на Ветке, нет, совсем другое в
уме было.
На порубежье с Польшей, неподалеку от Гомеля, в местечке Ветке чисто и
честно жили раскольники. В заповедном сосняке, у излучины омутистой Узы
срубили Лаврентьевский монастырь, знаменитый во всем старообрядчестве. Вот
туда и подались Петр Дементьев и Ерофей Каржавин. Однако и вправду не
"присохли", благо кордонные стражники, падкие на мзду, глядели сквозь
пальцы: ступай, брат, коли охота пуще неволи. Они и пошли вослед солнышку,
клонящемуся к закату...
Дементьев угнездился на Чипсайде, улице ремесленников.
Был сперва учеником, потом подмастерьем; наконец стал мастером. Занимал
верх краснокирпичного дома в три стрельчатых окошка. Внизу помещалась
аптека, зеленый фонарь светил над дверями, обещая в полночь-за полночь
целительные снадобья всем болящим и скорбящим.
Они списались загодя, Дементьев ждал Каржавина, однако удивился, увидев
еще и мальчугана. Василий Никитич понизил голос:
- Можно сказать, тайком увез...
Дементьев прыснул:
- Здесь, Васёна, не таись.
И Каржавина опять, как давеча, завистью просквозило к заморскому. Он и
потом, созерцая Лондон, испытывал нечто похожее - прикидывая на домашнее,
сопоставляя с домашним. Спешу, впрочем, засвидетельствовать: не ударялся
Василий Никитич в позорное низкопоклонство перед иностранщиной, грех для
россиянина смертный.
Средневековый автор и тот дорожил терпением читателя - воскликнув:
"много было удивительного", сам себя осадил: "но рассказывать долго".
Обозначу лишь крохотный эпизод, ибо есть они, эдакие таинственные токи
судьбы.
На Патерностер-роуд, где книжные лавки, Василий Никитич купил атлас.
Гравированный, цветной, залюбуешься. Курчавые младенцы, надувая щеки,
символизировали ветры разных румбов. На волнах кувыркались дельфины.