"Маркиз де Сад. Сто двадцать дней содома " - читать интересную книгу автора

Она схватила девочку и усадила ее так ловко к себе на колени, что как бы ни
стоял Герцог, конец его члена касался влагалища. Две служанки подошли, чтобы
придерживать ноги девочки, и она, возможно, могла уже лишиться
девственности; никогда она не выглядела такой прекрасной. Но это было еще не
все: надо было ловкой рукой ограничить поток и направить его прямо по
назначению. Бланжи не хотел рисковать не ловкой рукой ребенка для такой
важной операции. "Возьми, Юлия, - сказал Дюрсе, - ты будешь этим довольна".
Она начинает напрягать его. "О, черт подери! - сказал Герцог, - она мне все
испортит, потаскуха, я ее знаю: я - все-таки ее отец; она ужасно боится". -
"Честное слово, я советую тебе мальчика, - сказал Кюрваль, - возьми Эркюля,
у него такая гибкая кисть". - "Я хочу только Дюкло, - сказал Герцог, - она
лучшая из всех наших "трясуний"; позвольте ей ненадолго покинуть свой пост,
пусть подойдет сюда". Дюкло подходит, очень гордая тем, что ей оказано
особое предпочтение. Она закатывает рукав до локтя, и, обхватив огромный
инструмент господина, принимается тереть его, оставляя все время головку
открытой, шевеля его с мастерством, доводя быстрыми и в то же время
размеренными толчками; наконец, бомба взрывается в ту самую щель, которую
она должна покрыть. Герцог кричит, извергает проклятья, неистовствует,
заливает себя. Дюкло не расстраивается; ее движения определяются степенью
того удовольствия, которое они доставляют; Антиной, специально поставленный
рядом, аккуратно заставляет проникнуть сперму во влагалище по мере того как
она вытекает, а Герцог, побежденный сладострастными ощущениями, видит,
вздыхая от сладострастия, как в пальцах его трясуньи понемногу сникает
пылкий член, рвение которого только что так пылко его распаляло. Он
бросается на свою софу, госпожа Дюкло возвращается на свое место; девочка
вытирается, успокаивается, возвращается в свой катрен, и рассказ
продолжается, оставляя зрителей убежденными в истине, которой они, как я
думаю, были проникнуты уже давно: идея преступления всегда умела распалять
чувства и вести нас к разврату. "Я была очень удивлена, - сказала Дюкло,
возобновляя свое повествование, - когда увидела что все мои товарки смеются,
подойдя ко мне, спрашивают, вытерлась ли я, и делают еще тысячу других
замечаний, которые доказывали, что они очень хорошо знакомы с тем, что я
только что проделала. Меня не оставили надолго одну; сестра, отведя меня в
комнату по соседству с той, в которой обычно совершались партии, и в которой
я совсем недавно была заперта, показала мне дырку, которая была нацелена
прямо на канапе, все легко видели, что происходило. Она сказала мне, что
мадемуазели развлекались между собой тем, что ходили сюда смотреть, что
мужчины проделывали с их товарками, и что я сама вольна прийти сюда, когда
захочу, лишь бы только место было не занято; поскольку частенько случалось,
говорила она, что эта уважаемая дыра служила тайнам, которым меня обучат в
свое время и в надлежащем месте. Я пробыла неделю, не воспользовавшись этим
удовольствием; и вот, однажды утром, когда кто-то пришел и спросил девицу по
имени Розали, одну из самых красивых блондинок, какую только можно было
увидеть, мне стало любопытно понаблюдать, что с ней будут делать. Я
спряталась; вот какова была сцена, свидетелем которой я стала: мужчине, с
которым Розали имела дело, было не больше двадцати шести - тридцати лет. Как
только она вошла, он усадил девушку на табурет, очень высокий и
предназначенный специально для этой церемонии. Едва она оказалась там, он
вытащил все шпильки, которые держали ее волосы и распустил до самой земли
поток великолепных светлых волос, украшавших голову этой прекрасной девушки;