"Борис Дедюхин. Слава на двоих " - читать интересную книгу автора

кислую железку, но и то он должен был в разум взять, что без этого никак
нельзя, на что уж задавака Айвори Тауэр, а и то сосет ее как миленький.
Насибов особенно не удивился, когда Федя попенял:
- Весь молодняк узду держит, а с ним пять дней без толку воюю. Видно, в
отца такой тупой.
- Нет, Анилин - лошадь с большим сердцем, занимайся и не горячись, -
велел Насибов.
"Лошадь с большим сердцем" - так говорят про лошадь живую, горячую и
охотно идущую в работу. Анилин был горяч и спокоен одновременно, и именно в
этом увидел Насибов его отдатливость. Отец Анилина Элемент, хоть и прослыл
классным резвачом, все призы взял из-под палки (палкой жокеи называют
хлыст), потому что был действительно туп от природы. Но если резвость и силу
жеребенок чаще наследует отцовские, то характер он перенимает, как правило,
мамин. Аналогичная как раз и была отдатливой - качество, которое Насибов в
лошадях ценил выше всего, как в людях характер ставил выше ума, рассуждая,
что при добром сердце и ум появятся, а если сердца нет, то даже и очень
хорошая голова не пригодится.
Со стороны можно было подумать, что Насибов относится ко всем
одинаково: лошадь и лошадь. Но нет, с первого же дня у него с каждым
скакуном складывались совершенно различные взаимоотношения, о которых знал
лишь он один, да еще разве что сами лошади. Одна была тупа, вторая ленива,
третья неотдатлива, четвертая норовиста, пятая капризна, шестая имела
какие-нибудь дурные привычки. Жеребцы все, как правило, требовали, чтобы с
ними обращались терпеливо, серьезно и спокойно, не давая им при этом
возможности убедиться, что они сильнее человека. С кобылами же надо быть
ласковыми, ибо жестокость и грубость делают их робкими, недоверчивыми и
потому скрытно-злыми.
К Анилину Насибов привязался сердцем сразу же, как только впервые
увидел его, и нянчился с ним охотно и терпеливо. Конечно, каждого жеребенка,
как бы он ни был изноровлен и артачлив, в конце концов можно быстро и сполна
подчинить своей воле, но на пререкания лошадь может растратить так много сил
и сердца, что их потом не достанет для настоящей борьбы - на скаковой
дорожке. И Насибов старался, чтобы Анилин не расходовался попусту, а
главное - не смотрел на него и на конюха как на истязателей.
Но палка тут о двух концах - терять время тоже нельзя. Валерий
Пантелеевич каждый день обходил тренерские отделения и торопил, напоминая:
- Лошадь, которую начали объезжать на полгода позже, годится только на
скачки в день Страшного суда.
Разумеется, Анилин все же привык к узде, привык затем терпеть на спине
седло и всадника, хотя и тут посатанинствовал как мог. Он так мастерски
наловчился сбрасывать с себя конюшенного мальчика Митю и Федю Перегудова,
что Насибову самому пришлось заняться заездкой.
Когда он первый раз подошел, Анилин держался настороженно, нервно, но и
только.
- Не серчай, - вещевал его Николай. - Вот знаешь, однажды маленький
мальчик, вроде Мити, даже меньше, ехал верхом на молодой красивой лошадке.
Увидел это бык и смеется: "И не стыдно тебе, здоровой и сильной, подчиняться
такой букашке?" А лошадь ему знаешь что ответила? У-у, это была разумная
лошадь, она ответила: "А много ли мне было бы чести, если бы я этого
мальчика на землю сбросила?"